Атеисты в современной России часто становятся жертвами дискриминации. В России права религиозных скептиков нарушаются систематически. В то же время, согласно исследованиям, более 20 миллионов россиян считают себя атеистами.
Вы – атеист. Причем не просто атеист, а еще и председатель Атеистического общества Москвы.
Александр Никонов: Типа того.
Анастасия Урнова: Да. Как вам такая трактовка, если было бы возможно применить ее к вам?
Александр Никонов: Ну, знаете, у нас с Америкой ситуация разная, и поэтому схожая. Американцы любят защищать всякие меньшинства, у них атеисты в меньшинстве.
Анастасия Урнова: Ну, это вроде бы свойство развитой демократии.
Александр Никонов: У нас атеистов очень много, но поскольку Россия покатилась по наклонной плоскости и совершенно явственный уклон взяла в клерикализацию общества, приняв этот ужасный закон о защите чувств верующих… Почему-то вот только верующих взяли. Вот женщин, водителей большегрузных автомобилей, филателистов, воров в законе не выделили в отдельную категорию, а почему-то только верующих выделили в отдельную категорию.
Александр Дворкин: Ну, если атеистов считать верующими, то тогда они…
Александр Никонов: Не надо меня перебивать! Я знаю, что вы неистовый сектант, представитель самой ужасной секты – секты борцов с сектами. Этакий макрофаг от церкви, который…
Анастасия Урнова: Давайте пока не будем оскорблять друг друга.
Александр Никонов: Цепной пес, я бы сказал, Кирилла, отца. Так вот, я продолжу свою мысль. Понимаете, какая штука? Поскольку Россия все-таки покатилась по наклонной плоскости в сторону средневековья и мракобесия, то у нас приходится защищать права атеистов, которые реально сегодня угнетаются, потому что Кремль во главе с его руководством занял откровенно проправославную позицию. Ну и чего?
Анастасия Урнова: Хорошо. Отец Андрей, с вашей точки зрения, должны ли верующие и неверующие быть равны перед законом?
Андрей Кураев: Я думаю, что да. Но дело вот в чем. Изрядную часть своей жизни – до 19 лет – я сам был вполне атеистом. Но я не помню в себе самом каких-то специальных атеистических чувств, которые нужно было бы как-то проявлять в чем-то, защищать или чтобы они именно возбуждались по какому-то особому поводу, отличному от моих соседей по квартире и так далее. У религиозных людей могут быть свои особенности. Но, на мой взгляд, атеист должен считать себя просто обычным человеком и на этом основании не выделять себя во что-то особое.
Права, конечно, должны быть равные. Но при этом очень важно, чтобы самые разные группы людей – неважно, по религиозным признакам или нерелигиозным – не считали, что их принадлежность к какой-то группе дает им право на разную лексику в адрес тех, кого они считают своими оппонентами. То есть я не поддержу православных проповедников, если они будут обзывать членов АТОМа безумцами, пусть даже цитируя Библию и так далее. Но, честно говоря, мне кажется, и ненормально, когда вот только что в наш адрес шли такие выражения, типа "мракобесы" и так далее.
Анастасия Урнова: Хорошо, спасибо. Сергей, давайте еще разберемся с терминами, потому что создается впечатление, что в слово "атеизм" люди вкладывают абсолютно разные понятия. Здесь речь идет от людей, кажется, бездуховных, без каких-то целей, смыслов жизни и вообще чего-либо святого в их душе – до людей, которые просто говорят: "Вы знаете, нам кажется, что Бога нет". Вот кто такой атеист?
Сергей Соловьев: Атеист – это человек, который не придерживается никаких религиозных взглядов, который, по словам Лапласа, считает религию не нужной ему гипотезой. Представление о духовности как принадлежности исключительно церковной или исключительно православной – это ложное толкование. Поскольку к духовности относится, например, великая русская литература, вообще русская культура, которая в большей части своей, безусловно, культура светская, которая использовала религиозные символы, апеллировала к религиозной традиции, но в целом является, если мы говорим о Золотом веке русской культуры и всем тем, что последовало за этим, культурой светской. Хотя со стороны РПЦ регулярно следуют попытки таких атак и замещения исключительно религиозными интерпретациями этой культуры.
Александр Дворкин: Должен ли атеист в вашем определении бороться с религией?
Сергей Соловьев: В моем определении атеист бороться с религией не должен. И более того – атеисты могут быть разными по взглядам. Бывают атеисты левых убеждений, как ваш покорный слуга. Бывают атеисты правых убеждений.
Александр Никонов: Как ваш покорный слуга.
Сергей Соловьев: Допустим. И какой-то единой мировоззренческой группы, которая ни в чем друг от друга не отличается и обозначается одним словом "атеист", нет. Более того, было замечательное социологическое исследование проведено во главе с покойным социологом Фурманом, совместное российско-финское – "Старые церкви и новые верующие: религиозное сознание в современной России", которое показало, что после распада СССР значительная часть тех, кто называл себя "атеистами", стали себя называть "неверующими", хотя "неверующий" – это просто перевод слова "атеист". Дело в том, что над атеистами долгое время (сейчас этого уже меньше) довлела…
Андрей Кураев: Если можно, у меня вопрос, коллега. Нас с вами объединяет уважение и любовь к русской классике. Можете вы мне привести пример, когда бы русский классический писатель XIX века употребил бы слово "духовность" в том же смысле, что и вы? Чтобы, например, Толстой сказал бы: "Я пишу духовный роман".
Сергей Соловьев: Мы сейчас говорим не о том значении слова "духовность" в русской классике, а о том значении, в котором оно используется в конце XX – начале XXI века.
Андрей Кураев: А, так это, значит, просто украденное слово, у которого вынули традиционный смысл и вложили другой.
Сергей Соловьев: Дело в том, что значения слов в языке, как вы наверняка знаете, меняются, смыслы меняются.
Андрей Кураев: А я не соглашался с этой переменой.
Анастасия Урнова: Действительно ли религия сейчас является вопросом, об который просто общество разбивается на два лагеря? Сейчас мы все наблюдем скандал вокруг передачи Исаакиевского собора Русской православной церкви. Думаю, все хорошо в курсе событий, которые вокруг него происходят. Буквально недавно состоялся митинг противников передачи музея Церкви. И несколько активистов в том числе пошли на экскурсию в музей и там подняли таблички, на которых было написано: "Музей – городу". Соответственно, в этом усмотрели признаки оскорбления религиозных чувств верующих. Сейчас члены Законодательного собрания Петербурга обратились в Генпрокуратуру с просьбой оценить подобные высказывания.
Отец Андрей, с вашей точки зрения, есть ли в таких высказываниях оскорбление религиозных чувств?
Андрей Кураев: Знаете, пусть это решает суд. Но, честно говоря, я бы на месте местного митрополита обратился в тот же суд с ходатайством отпустить этих людей. Вот это был бы христианский поступок, и он во многом помог бы снизить градус дискуссии вокруг Исаакиевского собора.
Знаете что, Анастасия? Я бы хотел чуть-чуть вашу работу подменить и хотел бы, пользуясь редким случаем, в беседе с атеистами задать им несколько вопросов в блиц-режиме. Только я умоляю – отвечать "да" или "нет". Несколько вопросов. Представьте себе, вы, Александр, – президент России, а вы – глава правительства. Парламент всецело ваш, 100 процентов.
Александр Никонов: Ну, как и водится.
Андрей Кураев: И вот любые ваши решения воплощаются в жизнь. Вопрос: вы разрешите мне ходить в рясе по улице?
Александр Никонов: Конечно.
Андрей Кураев: Вы разрешите в хиджабе ходить в школе?
Александр Никонов: Наверное, да.
Андрей Кураев: Вы разрешите чиновнику, скажем, хотя бы в телефоне иметь икону?
Александр Никонов: Да ради бога.
Андрей Кураев: А в кабинете?
Александр Никонов: Вот в кабинете – не знаю. Мы все-таки светское государство.
Андрей Кураев: Колокольный звон будет разрешен?
Александр Никонов: Если он не будит по утрам добропорядочных граждан, которые хотят поспать до десяти, а не вставать ни свет ни заря.
Андрей Кураев: Ну, в десять обычно этот звон и звенит. А пение муэдзина?
Александр Никонов: По тем же основаниям.
Анастасия Урнова: Чтобы не мешало другим?
Александр Никонов: Вот, например, когда я был в Стамбуле, в шесть утра меня будило, и меня это просто выбешивало. Поэтому никакого беспокойства ни колокольным звоном, ни криками с минарета граждан быть не должно.
Андрей Кураев: Понимаете, мне бы очень хотелось, чтобы вот такие блиц-опросники мы составили друг другу, чтобы разные группы людей помечтали хотя бы для самих себя, что мы разрешим тем, кто не "наши".
Александр Дворкин: Я дополню относительно колокольного звона, потому что помню, как несколько лет назад я был в Черногории, где прямо под монастырем была дискотека, которая орала до шести утра так, что просто невозможно было спать. Но все жалобы в полицию не действовали, полиция говорила: "Это же отдых, люди приезжают отдыхать". Но эта же дискотека подала в суд на монастырь за то, что в те же шесть утра, когда у них кончался грохот, в монастыре звенел колокол и мешал их людям расходиться. Это как?
Александр Никонов: Это смешно, но, по крайней мере, не трагично, как, например, те события, которые происходят в Питере, когда церковь уже буквально, надев на свою руку людей в погонах, как кукловод ими распоряжается, арестовывая…
Анастасия Урнова: А почему? Я так понимаю…
Александр Никонов: Вы инквизицией стали по сути в современной России.
Александр Дворкин: Слушайте, я вообще в Патриархии не занимаю никакой должности. При чем тут я?
Анастасия Урнова: Нет, Александр, давайте пользоваться какими-то терминами и аргументами. Вот мы сейчас, правильно, про Исаакиевский собор говорим. С вашей точки зрения, должен ли он быть передан Церкви?
Александр Никонов: Нет.
Анастасия Урнова: Почему?
Александр Никонов: Он никогда ей не принадлежал. С какой это радости? Просто церковь настолько уже охамела и обнаглела, настолько уже заплюскала своими замасленными губами, что потеряла всякий стыд и ориентировку в пространстве.
Анастасия Урнова: А как-то проиграют люди светские, нерелигиозные от передачи собора?
Александр Никонов: Конечно проиграют!
Сергей Соловьев: Есть же традиция, уже сложившаяся: когда Церкви передаются те или иные объекты культуры… Даже материал появился, сейчас ходит по Сети – впечатления гидов, рассказы гидов о том, с чем они сталкиваются в переданных Церкви культурных памятниках, где…
Александр Дворкин: Объект культуры или все-таки богослужебное здание?
Александр Никонов: Когда там идет служба, начинают выгонять экскурсантов, которые ходят и рассматривают.
Сергей Соловьев: Смотрите, в том-то все и дело. Давайте исходить… С моей точки зрения, исходить следует в идеале… Вот отец Андрей про идеал заговорил. Для меня идеал, безусловно, – это отделение церкви от государства и школы от церкви. Вот так, как это было высказано в свое время в одном небезызвестном декрете.
Андрей Кураев: Вопрос только в том, с чем отделяется государство от церкви? С моими детьми? С моими храмами?
Сергей Соловьев: Вопросы насчет храмов. Церковная собственность в дореволюционной России все-таки была еще и государственной. Да?
Андрей Кураев: Да.
Сергей Соловьев: И наследие это не только церковное, далеко не только церковное.
Андрей Кураев: Но государство эти храмы строило для того, чтобы они были экскурсионными площадками или чем-то иным?
Сергей Соловьев: Государств их строило для того, чтобы они были, безусловно, церковными объектами. Но со временем… История меняется.
Александр Дворкин: Есть в праве понятие – уважение воли строителя, уважение воли устроителя.
Сергей Соловьев: Если вы посмотрите… Я могу сослаться на европейский опыт.
Анастасия Урнова: А что это за право – уважение воли строителя?
Александр Дворкин: Ну, когда все принадлежит церкви.
Сергей Соловьев: Все принадлежит церкви?
Александр Дворкин: Культовые здания так называемые принадлежат.
Сергей Соловьев: Все культовые здания принадлежат церкви? Очень интересно.
Александр Дворкин: Принадлежат церкви. И во время богослужения экскурсантов не пускают. Вы хотите помолиться? Пожалуйста. Кончается богослужение – приходят экскурсанты. Все нормально, никто не жалуется.
Сергей Соловьев: Есть четкое разделение…
Александр Никонов: А почему примат у богослужения, а не у экскурсии? И то граждане, и это граждане.
Анастасия Урнова: Это хороший вопрос.
Сергей Соловьев: Хочу продолжить.
Андрей Кураев: Тогда можно я помечтаю, а вы скажете, в моей мечте что вам не нравится. Предположим, что я – настоятель Исаакиевского собора. И я устанавливаю так: служба в будни – с 6 до 8 утра, экскурсии – с 9 до 17. При этом я настаиваю на том, чтобы входная плата была отменена. Любые люди, в том числе группы, скажем, до 5 человек – друзья случайно мимо проходили, компашка – заходят без гида бесплатно. А содержание собора – за счет заказных экскурсионных групп. Есть какая-то группа иностранцев, китайцев, вот заказала экскурсионное обслуживание по Петербургу в какой-то светской экскурсионной компании. Та созванивается, соответственно, с кем-то из моих служащих в соборе и договаривается: "Мы приведем такую-то группу тогда-то". И за это какой-то процент они перечислят на счет собора, на его содержание. Плюс к этому платят дополнительную плату за подъем на колоннаду, что нисколько не мешает богослужению. И так далее. Что получают граждане Петербурга и России? Бесплатный вход в этот храм. То есть, понимаете, если бы Патриархия…
Анастасия Урнова: Извините, а если религиозная группа из Японии, например? Ну, неважно, иностранная
Андрей Кураев: Пожалуйста.
Анастасия Урнова: Она платит?
Андрей Кураев: Пожалуйста. Понимаете, в чем ошибка Патриархии? Они не предложили красивой картинки. Знаете, когда Олимпийский комитет решает, где провести Олимпиаду, у них один из главных аргументов, вопросов не о том, будет стадион или нет, а что местные жители от этого получат.
Анастасия Урнова: Да, конечно. Как и современные девелоперы, любые.
Андрей Кураев: Совершенно верно. Вот точно так же Патриархия должна была бы сказать: "Жители Петербурга, России, простые люди, независимо от отношения к религии, получат то, чего сейчас у них нет – свободный доступ к этому храму".
Сергей Соловьев: Есть один важный нюанс. Церковь по природе своей (это не аргумент против нее, это просто констатация факта) не занимается музейной работой.
Андрей Кураев: Она может этим заниматься.
Сергей Соловьев: Она очень плохо этим занимается.
Андрей Кураев: Она может и хорошо заниматься.
Сергей Соловьев: Я специально занимался историей, например, Ипатьевского монастыря. В свое время был там музей. И я был после того, как там музея не стало.
Андрей Кураев: Я еще раз напомню: Исаакиевский собор остается в собственности города, по сегодняшнему варианту.
Анастасия Урнова: Это правда.
Андрей Кураев: Поэтому государство не теряет право контроля.
Сергей Соловьев: Так вот, практика показывает, что когда тот или иной объект – даже на тех условиях, о которых сейчас идет речь – передается церкви, то реально музейщики контроль теряют.
Андрей Кураев: Контролируйте, ходите. Я вновь задаю вопрос. Я – настоятель Исаакиевского собора…
Анастасия Урнова: Это одна история…
Сергей Соловьев: Нет, если вы настоятель Исаакиевского собора, вот в этой ситуации…
Андрей Кураев: Вот в этих условиях согласитесь?
Сергей Соловьев: Я соглашусь.
Андрей Кураев: Ну, всё.
Анастасия Урнова: Виктор…
Сергей Соловьев: Я соглашусь. Но только это утопическая картинка, которой не будет.
Анастасия Урнова: Секундочку, секундочку!
Виктор Ерофеев: Я не говорю про Исаакиевский. И вот уже и защитник ее аргументирует с точки зрения антисемитизма и прочего-прочего. Мы слышим это даже из Думы. И вообще цыкнули на директора Эрмитажа. Что это вообще за ерунда такая? Кто им позволяет вообще вести себя так разнузданно? Я был недавно на Соловках, не первый раз. И я смотрю, как там все заворачивается. Там начинают давить на Музей ГУЛАГа. Всё, ГУЛАГ уже не существует для церкви.
Александр Дворкин: Как не существует?
Виктор Ерофеев: Ну, вот поедем вместе, посмотрим. Я там долго был.
Сергей Соловьев: Потому что директор музея и настоятель монастыря – это один и тот же человек, который эту тему не приветствует.
Виктор Ерофеев: Совершенно верно, совершенно верно.
Сергей Соловьев: Я тоже был на Соловках и тоже с этим столкнулся.
Сергей Филатов: А что, закрыли Музей ГУЛАГа?
Сергей Соловьев: Нет, не закрыли. Ну, пока еще.
Виктор Ерофеев: Не закрыли, но…
Сергей Соловьев: Но разговаривать, например, экскурсоводы, которые относятся к паломнической службе монастыря, на эту тему отказываются. Секирная Гора? Ничего такого не было!
Виктор Ерофеев: Там действительно сложная ситуация. Помимо того, что там, как вы знаете, наворовали… Ну, не церковь…
Александр Никонов: Церковь кладет свою хамскую лапу на все, что под руку попадется.
Виктор Ерофеев: Там еще есть действительно вопиющая ситуация с тем, что Соловки – это все-таки остров страданий российских, необязательно даже советских, а вообще. И это все замалевывается. И замалевываются там вот эти все казематы, которые уничтожены в главном монастыре, и все прочее. И вот эта башня, с которой скидывали…
Сергей Соловьев: Секирная Гора.
Виктор Ерофеев: Секирная Гора. И вообще все. И мне кажется, это вопиюще, потому что церковь, во-первых, сама страдала. Во-вторых, она начинает разговаривать с теми людьми, которые приезжают, потому что ищут защиту от церкви, или просто бедные, чтобы подали… Они разговаривают с ними, но просто безобразным образом.
Поэтому мне кажется, что… Да я бы отдал вообще все здания какой-то такой церкви, которая ближе к кураевским каким-то представлениям. Еще был и Мень у нас тоже. Я не сравниваю! Были люди, которые действительно достойны глубочайшего уважения. Но когда тот же самый настоятель (не буду его конкретно называть и ругать) в Соловках так себя ведет… И у него явно совершенно такие позиции.
А антисемитизм среди представителей церкви? Вот говорят: "В школу надо запускать их или не запускать?" Да не надо запускать, потому что они приведут такое чудовищное… Отец же не будет идеал, а это же будут те провинциальные священники, которые придут. И вообще чему детей… Вы помните, при Александре III решили всю Россию заморозить религией и приходскими школами? Воспитали революционеров семнадцатого года.
Мне кажется, надо как-то посмотреть и на церковь по-другому. И церкви надо взять себя в руки, и государству надо бы приглядеться к этой церкви. Я совершенно не против православия. Вообще сейчас идет огромный в Европе пересмотр позиций. Я только что был в Хайдельберге, осенью. "Кризис метафизики в Европе" – вот тема огромного университета, ратуша выставляла. Все сказали: "Да, у нас нет чердака. Да, мы не можем зацепиться за что-то". Говорили физики, там крупнейшие университеты. Говорили люди, которые спасают людей от рака. Говорят: "У нас не хватает чего-то". И собрали там десять писателей. И вот я приехал из России тоже. И все они тоже говорили о том, что действительно и миграция, и вообще все проблемы, и вот то, что мы сейчас обсуждаем, – это потому, что люди больше занялись всякими телефонами, всякими девайсами, чем самими собой. Мы забыли самих себя.
Анастасия Урнова: Отец Андрея, с вашей точки зрения, как вообще провести грань между оскорблением религиозного чувства верующего и той гранью, где заканчивается право атеиста доказывать свою точку зрения и свои убеждения?
Андрей Кураев: Во-первых, в деле Соколовского, по-моему, никто из церковных людей иск на него не подавал, то есть это прокуратура сама почему-то решила возбудиться. Это какие-то свои социальные эксперименты у них.
Это очень серьезная тема церковной жизни: как реагировать на такие вещи? Может быть, умнее всего не заметить? Ну, знаете, в семье, мало ли, ребенок может нехорошее слово сказать или задать некорректный вопрос. До определенного возраста лучше всего просто не замечать и переводить разговор на другую тему. Если вы начинаете вот так это мусолить, всюду бегаете и говорите: "Смотрите, что он нарисовал!" Как с этими, скажем, шарлиэбдовскими карикатурами. Ну, откуда крестьяне в Судане могли узнать, что такая карикатура появилась в парижском журнале? Кто им это показал, что они пошли кого-то взрывать, посольство там французское или еще что-то? Аналогично и здесь. Зачем умножать то, что вы считаете дурью, и рекламировать?
Что касается критерия. Его нет, потому что закон сформулирован очень некорректно. Чувства – это очень приватная область. Мои чувства. Я – единственный в мире уникальный эксперт в области моих религиозных чувств. Кто, кроме меня, может решить, оскорблен я или нет? У разных людей, в том числе религиозных, очень разные пороги религиозной вот этой чувствительности. И наибольшее оскорбление религиозным чувствам наносят единоверцы, а особенно те, кто выше.
Анастасия Урнова: О'кей. Виктор, а как вы оцениваете то, что церковь все активнее и активнее вторгается в общественную светскую тематику? Она регулярно высказывается по поводу вопросов медицины, по поводу вопросов образования, культурной политики и так далее, и так далее.
Виктор Ерофеев: Я совершенно согласен с вами, потому что действительно церковь сейчас стала идеологическим отделом ЦК Кремля. И естественно совершенно, что она себе позволяет сейчас, соединившись с властью, диктовать какие-то моральные условия нашей жизни всех. И это, конечно, выглядит сильным перекосом, потому что…
Александр Дворкин: Диктовать или высказывать свою точку зрения? Кто вам диктует?
Виктор Ерофеев: Давайте… Вот смотрите… Я слушаю…
Александр Дворкин: Ну, вы же писатель. Уточняйте смысл слов.
Виктор Ерофеев: Если я писатель, то я, наверное, знаю, как говорить. Правда? А вы тогда не писатель, и тогда помолчите. Вот смотрите, мне кажется…
Александр Дворкин: Ну, я тоже писатель.
Виктор Ерофеев: Тоже писатель? Хорошо, замечательно. Вот смотрите, я хочу сказать, что этот идеологический отдел сегодня действительно очень активен. В принципе, церковь, конечно же, имеет право высказываться обо всем. Другое дело, что теперь, когда она срослась с государством, это опять-таки то, что я называю кулаком. И этот кулак может ударить по всем, включая нашего уважаемого коллегу, если сегодня почему-то начальники церкви с ним не согласятся. И вообще уничтожение единоверующих гораздо активнее происходит во всех партиях, включая церковь. Поэтому не будем зарекаться.
Что касается оскорбления чувств верующих. Вот представьте себе… Я бы сказал, что есть огромное количество людей, которые оскорбляют чувства литературы, и мне как писателю это неприятно. Но ведь можно по-разному на это реагировать. Можно сказать: "Ну, вы почитайте все-таки или еще что-то сделайте". Можно пройти мимо. Но мне кажется, что этот закон придуман не для того, чтобы кого-то защищать, а для того, чтобы он стал репрессивным. И есть такое слово "интимидация", то есть "устрашение". И в системе…
Анастасия Урнова: А почему верующие себя группой защищают, а писатели – нет?
Виктор Ерофеев: Вот именно. И вообще литературу. Боже мой, какие только вещи ни говорят о литературе, о художественной литературе. Ну так что же – я буду плакать и кричать о том, что оскорбляют мои чувства писателя? Да ради бога! Но мне кажется, что сейчас же ведь… Опять-таки это же игра, это жестокая игра – вот то, что показали здесь и о чем мы говорим. Это жестокая игра. За этой игрой стоит совершенно определенная позиция – запугать, запугать, опять вернуться к страху, чтобы страх был главным. А некоторые, как попутчики, будут говорить: "А чего? Это неплохо". Другие будут говорить: "Это плохо". Посадят прежде всего, наверное, попутчиков, как было в 30-е годы. Потом с другими разберутся. Но естественно совершенно, поскольку это постмодернистское общество и постмодернистское сознание, тут будут какие-то другие ходы, нежели в тридцатом седьмом году, но похожие.
Поэтому я думаю, что церковь сейчас вместе с патриархом почувствовала, что отличный, вообще сладкий кусок истории – бери! Потом придет другой человек и скажет: "Хватит". И тогда ровно тут будет проведена черта. И тогда то, что они взяли, у них будут потихоньку отбирать. А может быть, вообще их погонят опять.
Анастасия Урнова: О'кей. И уже финальный вопрос сегодняшней программы. Мы начали говорить про то, нужен ли закон, защищающий чувства атеистов. Хочу обратиться к отцу Андрею, потому что мы сталкиваемся с ситуацией, когда, с одной стороны, представители церкви достаточно четко следят за тем, что говорится в их адрес, но не всегда следят за тем, что говорят они сами.
Так, например, я позволю себе цитату протоиерея Димитрия Смирнова, который сказал: "Быть замужем за атеистом – это все равно, что за медведем в цирке. Медведь – такое животное, которое к трем годам выбраковывается". При этом никаких признаков экстремизма, оскорбления каких-то групп граждан и так далее прокуратура в этой фразе не нашла. Мой вопрос очень простой: как мы должны реагировать на подобного рода события? Должны ли неверующие быть защищены по закону от таких выпадов?
Андрей Кураев: Я думаю, что на такие события надо реагировать в день выборов. Здесь справедливо говорилось о том, что законы-то у нас в общем более или менее нормальные. А вот внезаконная деятельность, в том числе и властей, бывает, в общем-то, совершенно ничем не регулируемой, кроме устной договоренности чиновников. 25 лет своей жизни я в разных студиях и аудиториях доказывал, что Православная церковь не опасна, что не страшно пустить церковь в школу, в университет, что у нас нет никаких репрессивных планов. Мы просто хотим свободно развиваться и будем рады, если такое развитие и у других людей, в том числе религиозных группах, будет происходить.
Я потерял право так говорить после того, как по договоренности патриарха и администрации президента меня выгнали из МГУ, лишили возможности там преподавать. Это решение чисто политическое, капризное и к законам не имеющее ни малейшего отношения. Поэтому, да, я должен сказать: к сожалению, это правда. У нас сегодня очень не хватает внутренней культуры сдерживания своих капризов и аппетитов. "Вот если я во власти…" Понимаете, вот остановиться перед холодильником, удержать себя. И хоть там что-то есть вкусненькое, а не съесть, не понадкусывать. Трудно бывает удержаться.
Это касается и частной жизни, а тем более вот такой политической, имущественной, экономической, влиятельной и так далее. И это то, что вряд ли именно законом может быть регулируемо. Политический стиль в стране должен измениться. Вот когда будет понятно, что это не комильфо, когда министров будут увольнять за плагиат в диссертациях – вот тогда очень много изменится, в том числе и в религиозной политике.
Анастасия Урнова: Большое спасибо. Ну что же, между воинствующим атеизмом и единством государства и церкви маятник общественного мнения качнется еще не раз, прежде чем достигнет середины. В это время мы должны помнить о том, что задача законодателя – это защищать меньшинство от большинства, большинство от меньшинства, не допускать перегибов в ту или иную сторону.
ПОЛНОСТЬЮ ТУТ
https://otr-online.ru/programmi/prav-da-1240/ateizm-novaya-religiya-64741.html
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →