«После этого мы отошли к Вертячему на большой отдых. В ноябре 1942 на моем кладбище покоилось уже 1056 товарищей! В последние дни прибавилось еще 87. 22 ноября произошло окружение Сталинграда. Обычно утром я выходил на перевязочный пункт и видел там 25-30 мертвых. Один юный солдат, вестфалец, коснулся моей сутаны и потянул к себе. Я подумал, что он хочет исповедаться, захотел ему помочь, взял его руку в свои и увидел открытую рану в животе. Мои руки были в его свежей крови. Юноша посмотрел на меня своими голубыми глазами, как ребенок, и сказал: «Господин священник, я теперь больше не могу драться». «В этом больше нет нужды, мой юный друг» - ответил я, и в это же мгновение эти ясные глаза закрылись навсегда!
Мы, священники, знали, что происходит. Мой собрат, войсковой священник Вальтер из диоцеза в Южной Германии, исповедовал начальника оперативного отдела своей дивизии и поделился со мною. Мы облегчали людям совесть и готовили их к последнему моменту.
В этот день я своей маленькой глиняной мазанке написал свое последнее письмо, сделал отчет о своей миссии и начал писать в дневник. В дверь постучали. Я открыл. Вошел маленький, убогий, больной осетин, которого все считали червем, а не человеком, достойным презрения. Осетины не были русскими, это одно из 80 племен, которые входили в Советский Союз. Позволил ему зайти и принять ванну в моем небольшом цинковом тазу, после чего снова сел за письмо. Он начал говорить со мной на чужом и непонятном языке. Когда я его впервые встретил, он говорил мне «атта, атта». Инстинктивно я понял, что это означало «отец». Что должен был я с тобой делать? В селе Вертячем был небольшой сборный пункт военнопленных примерно на 150 человек. Этот осетин был оттуда, он помогал днем и ночью копать общие могилы. Я сделал земляную насыпь вокруг этого кладбища и воздвиг на нем 6,5-метровый крест. Под этим крестом я любил лежать и делать записи в своем дневнике. Я отправил маленького осетина обратно в этот лагерь военнопленных. Возможно, твои товарищи в этом лагере выгнали тебя оттуда и вот ты снова приполз ко мне, мой маленький осетин. Я отвел его обратно в эту ужасную яму, наполовину под землей, где пленные лежали друг на друге, как позже и мы сами в русском плену. После этого я снова принялся за cвою работу. Однако темные глаза осетина, как и голубые глаза нашего солдата, продолжали преследовать меня.
Воспоминания священника Йозефа Кайзера:
«Я оставался в «соловьиной долине» Россошки среди страждущих, это было в южной части котла. Рядом был аэродром Питомник. В середине января внезапно поступил ужасный звонок: «Русские приближаются!». Все , кто еще мог, устремились в направлении Питомника. Я же не мог оставить своих товарищей в беде.
У меня еще было немного гостии, я собрал ее и стал думать, что дальше. Я не собирался уходить от русских. Неожиданно я увидел перед собой пятерых молодых людей, среди которых был один лейтенант в высокой шапке на голове. Эти пятеро подошли ко мне. Я осенил их большим крестом и крикнул им по-русски: «Я священник, Христос воскрес тоже в войне!». Они убрали свои автоматы. Честно сказать, я пожалел, что у меня самого не было оружия! Одной очередью я положил бы всех пятерых. Однако мой крест убрал их оружие! Я все время ожидал выстрела. Однако русский подошел, обнял меня за шею, поцеловал в правую щеку, левую щеку, в губы и сказал: «Воистину воскрес!». Все, кто пытались спастись бегством, получали выстрел в спину. Я пошел к своим товарищам и стал совершать помазание, и когда я крестился, русские тоже крестились. Это все произвело на меня сильное впечатление и дало мне веру и силы в будущем. Потом я попросил: «Здесь больные. Нужны медикаменты, врач и еда, принесите пожалуйста!». Эти пятеро отвели меня к господствующему кургану. Там были люди в персидских шапках. Как я слышал позднее, среди них был Рокоссовский, маршал, поляк из католической семьи. «Служим Советскому Союзу!» - крикнул мой сопровождающий. Он доложил обо мне, все повернулись в мою сторону. Когда мы прошли еще 100 метров, меня развернули в другую сторону, как будто я был мальчиком. Меня триумфально привели на курган и этот фельдмаршал глянул на меня своими глазами, а я посмотрел ему тоже прямо в глаза. Каждый из нас что-то хотел сказать. Генерал сказал: «Ты будешь жить!» Я ощутил такой прилив сил, какого не смогу описать.
Потом меня водили туда-сюда. В 3 часа ночи меня допрашивал комиссар. Сначала он спросил через переводчика: «Что вы делали в Сталинграде? Вы священник. Священники должны служить правде. Гитлер лжет. Почему ты находишься на стороне лжи?». Я сначала не знал, что ответить. Потом я собрался и сказал: «Добрый господь послал меня к вам, чтобы принести католическую веру». «Ха-ха» - засмеялся русский - «Ты идеалист». Я сказал: «Я не идеалист. Ты – материалист! Я критический идеалист, как Фома Аквинский!». «Интересно, ты меня развлекаешь!». Тогда другой, гражданский немец с саксонским акцентом, тогда еще без бородки (это был Ульбрихт), сказал: «Знаете, кто я? Я коммунист!». Я ответил: «Знаю, я шесть лет проработал, меня дважды засыпало в шахте и пять раз я был ранен. Здесь пулеметная пуля из 1-й Мировой войны, здесь – из 2-й. Здесь шрамы от угля, один черный, другой синий». «Я немедленно отправлю вас в Москву. У нас в Москве есть метрополитен». «Я хотел бы его увидеть». «Вы все увидите». Потом меня еще немного водили туда-сюда. Я еще раз встретился с Рокоссовским. Я чувствовал себя полностью разбитым (я весил 90 фунтов и моя кожа на бедрах обтягивала кости). Меня еще раз отвезли к Дону. Большого креста на кладбище я не увидел. Там, где, как я знал, был лагерь советских военнопленных, я сначала увидел деревянную советскую звезду высотой 1,5 метра. Оказалось, что тела 150 русских пленных были залиты бензином и подожжены, и так эту наполовину сгоревшую кучу и обнаружили. Вблизи от этого ужасного места проходила дорога к фронту: по ней шли вооруженные красноармейцы, а в противоположную сторону плелись немецкие пленные. Русские матери на дороге плакали. Тайком от охранников они совали нам в руки куски хлеба. Красноармейцы делали короткую остановку, их комиссары показывали на груду полусгоревших тел и говорили: «Это сделали немцы!». Сопровождавшие немецкие колонны охранники (всего в плен попало 98 000 человек) говорили нам: «Это расплата вам!». Кто ликвидировал лагерь – только Бог знает. Ненависть плодит ненависть, но жизнь сильнее! В этой ужасной куче покоятся твои тощие бренные останки, маленький осетин! Когда мы вновь свидимся, будем оба говорить: «Атта, атта, отец, отец!».»
Примечания относительно священника Йозефа Кайзера:
Священник Йозеф Кайзер родился в 1895 году и был единственным сыном среди нескольких дочерей в семье одного зауэрландского фабриканта. Хотя он должен был стать наследником своего отца, с 12 лет он хотел стать священнослужителем. Сначала он подрабатывал помощником слесаря, потом посещал городские школы в Клаустхале и Шарлоттенбурге. В 1915 году он добровольцем пошел на фронт. Под Дюнабургом ему присвоили звание лейтенанта запаса. Тогда они стояли в одном небольшом селе южнее Дюнабурга, все жители которого говорили на старом зауэрландском диалекте. Они не были переселенцами – когда-то зауэрландцы продавали свои косы в Дюнабурге, вот поэтому некоторые там и осели. Это была часть прежней России. В конце войны Кайзер командовал пулеметной ротой, после войны работал в шахте, и там сбылось его желание – он стал рабочим священником! До 1923 года он получил в Берлине диплом горного инженера, а потом изменил геологию на теологию. В 1931 году он принял сан и стал служить добровольную утреннюю службу в одной объединенной церкви для рабочих. По гражданской службе он продолжал исполнять свои руководящие обязанности, пока в 1933 году к власти не пришли национал-социалисты и ему не пришлось уволиться. Кайзеру было запрещено появляться среди рабочих. Католическая церковь назначила его священником в Хёкстере.
В 1939 году он чуть было не угодил в концлагерь, однако машина, ехавшая за ним чтобы увезти в Ораниенбург, так и не доехала до дверей. Он пошел в Вермахт и после короткой подготовки был назначен дивизионным священником в формируемую 76-ю пехотную дивизию в Бранденбурге.
Он был наставником для солдат всех конфессий и очень часто бывал на передовых линиях. Его воспоминания активно использованы в этой книге и показывают его неразрывную связь с войсками. После плена солдаты дали ему прозвище «Священник из Сталинграда». Он описывает свою роль «искушенного искусителя» в Национальном комитете Свободная Германия в главе про плен. После освобождения он вернулся в свою церковь и служил там до возраста свыше 90 лет.
http://nordrigel.livejournal.com/74171.html
***
А румынский капеллан уверял меня, что он был единственным священником для всей немецко-румынской группировки, окруженной под Сталинградом
http://diak-kuraev.livejournal.com/507609.html
