Дочитал Оксфордское руководство по византинистике
(читал медленно и с удовольствием, бо не для экзамена).
На последних страницах:
Миссионерские успехи были достигнуты "в Болгарии, Алании и среди русов - они с лихвой компенсировали неудачи в Мораве и Хазарском каганате" (стр. 983).
В наших воскресных школах и семинариях миссия Кирилла и Мефодия в Мораве и Хазарском каганате подается как пример равноапостольного успеха...
На самом деле и то и другое не совсем миссия.
В Мораве уже христианский князь, обратившись к греческому императору, решал тем самым своим политические проблемы.
Письмо князя Ростислава, зовущее братьев в Моравию, говорит – «Люди наши язычество отвергли и держатся закона христианского».
В житиях славянских апостолов не видно следа их полемики с местным язычеством. Их спор ведется с другими епископами (причем не по вопросу о том, можно ли молиться на родном языке, а по более узкой теме – можно ли совершать на нем Литургию.
«Лингвисты предполагают, что первое переложение основных христианских молитв на славянский язык было сделано за 60 лет до миссии Кирилла и Мефодия. Перевод и организация первых общин в Моравии ставятся в заслугу некому Добдагреку (ирл. Dub-da-chrich), который был сподвижником настоятеля монастыря св. Петра ирландца Виргилия (ирл. Fergil), в духе кельтской церкви исполнявшего одновременно обязанности архиепископа Зальцбурга» (Исаченко А. И. К вопросу об ирландской миссии у панонских и моравских славян // Вопросы славянского языкознания. М., 1963. С. 43-72).
Так что это миссия скорее пастырская, чем миссионерская.
В Хазарии их главная цель была военной: напомнить кагану, что он должен ударить в тыл русским после их устрашающей демонстрации под стенами Константинополя.
«Прение о вере» была прикрытием для дипломатических целей. Традиционно и небезосновательно византийская дипломатия видела своих врагов в том племени, которое поселялось в пространстве между Дунаем и Днепром – то есть у границ Империи. Соответственно, союзника Империя себе искала в том племени, что оказывалось за спиной ближайших недругов – то есть у обитателей нынешней Кубани. Именно так византийские дипломаты позвали венгерские орды к границам Европы – для совместной борьбы с болгарами царя Симеона (894 г.). Но те не остановились на Карпатах и Дунае, а пошли дальше – в 906 году стерев в пыль Моравское княжество (кстати, тоже позвавшее их для борьбы с франко-болгарским союзом) и навсегда разрезав западных и восточных славян, тем самым положив предел росту наследия Кирилла и Мефодия…
В 9 же веке у стен Константинополя оказались русские, а на Кубани – хазары.
Июнь 860 год - русы на 360 кораблях осадили Константинополь и разграбили его окрестности. Появление Константина у хазар, т.е. в русском тылу – январь 861 года.
Главная задача этой поездки была в том, чтобы добиться от хазарского кагана подтверждения его союзнических отношений с Византией . В этом смысле миссия была успешной, поскольку в Житии каган передает императору: «Все мы – друзья и приятели твоего царства и готовы идти на службу твою, куда захочешь» (Житие Константина, 11). Учитывая военно-политическую сверхзадачу миссии, вряд ли Константин был очень настойчив в опровержении веры своих собеседников
Житие св. Кирилла говорит, что он крестил у хазар 200 человек. Житийным цифрам вообще верить нельзя (житие не хроника, не протокол и не бухгалтерский отчет), но даже если это и в самом деле так, все равно этот частный миссионерский успех не отменил общий провал: вскоре после поездки святых братьев туда Хазария приняла иудаизм в качестве государственной религии.
***
и из завершающей главы оксфордского учебника:
"Византию следует рассматривать как идеологию, религиозную по своему содержанию, но внутренне включающую в себя понятие светской власти, поскольку лишь последняя располагала возможностями для искоренения ересей, созыва всеобщих Соборов, принятия законов и, в крайнем случае, силового давления".
(с. 987).
И далее приводится цитата из труда русского византиниста Александра Каждана:
"Когда я думаю об истории Византии и ее значении для 20 века, я всегда в возвращаюсь к одной и той же мысли: Византия оставила нам уникальный опыт европейского тоталитаризма. Для меня Византия не столько колыбель православия или хранилище сокровищ древней Эллады, сколько тысячелетний эксперимент тоталитарной политической практики, и без этого понимания мы, кажется, не сможем осознать своего места в историческом процессе"
(Каждан А. Трудный путь в Византию // Мир Александра Каждана. Спб., 2003, с. 486)
https://cloud.mail.ru/public/1deb66f1b780/Odissei_1992/%D0%98%D0%A1%D0%A2%D0%9E%D0%A0%D0%98%D0%9A%20%D0%98%20%D0%92%D0%A0%D0%95%D0%9C%D0%AF.pdf
***
Мне тут возражают словами Мейендорфа:
«Цезарепапизм, однако, так никогда и не превратился в общепринятое начало византийской жизни. Бесчисленные подвижники веры все время превозносились именно за свое противодействие императорам-еретикам; воспевавшиеся в церквах гимны славили Василия за неповиновение Валенту, Максима — за мученичество при Констанции, и неисчислимое множество монахов, сопротивлявшихся императорам-иконоборцам в VIII в. Подобные литургические хвалы сами по себе уже достаточно действенно охраняли тот принцип, что императору подобает защищать веру, а не определять ее.
На протяжении всей византийской истории именно монахи по-настоящему свидетельствовали о внутренней независимости Церкви. И то, что Византийская Церковь по преимуществу была Церковью монашествующих, нашло свое отражение в характере греческого богословия. Не удивительно поэтому, что те императоры, которые решились усилить иконоборчество, должны были прежде поддерживать антимонашеское движение в Церкви, поскольку монашество было, по необходимости, враждебно цезарепапистскому строю, к которому отдельные императоры выказывали предрасположенность». Мейендорф И. Византийское богословие
Отвечаю:
Если независимость церкви приходится доказывать мученичеством - это как раз и означает, что политическая система никакой независимости за церковью не признает.
Если независимость церкви приходится осуществлять в монашеском исходе - это опять же означает, что политическая система "в нормальном режиме" никакой независимости за церковью не признает.
И по поводу характеристики Каждана:
Каждан говорит о простой свободе совести. А эта идея была ненавистна Византии всю тысячу лет ее истории. Очень православным и князьям церкви она ненавистна до сих пор.
Византия и после Византии глаголет устами патриарха Кирилла:
«Мы видим, как во многих процветающих странах прилагаются усилия в законном порядке утвердить право на любой выбор человека, включая наиболее греховный, который идет вразрез со словом Божиим, с понятием святости, с понятием о Боге».
Однако, те общества, которые после долгой борьбы все же отказались от тотальных потуг и разрешили своим гражданам свободу совести, оказываются устойчивее и динамичнее тех, кто упрямо навязывает имперское единомыслие.
На последних страницах:
Миссионерские успехи были достигнуты "в Болгарии, Алании и среди русов - они с лихвой компенсировали неудачи в Мораве и Хазарском каганате" (стр. 983).
В наших воскресных школах и семинариях миссия Кирилла и Мефодия в Мораве и Хазарском каганате подается как пример равноапостольного успеха...
На самом деле и то и другое не совсем миссия.
В Мораве уже христианский князь, обратившись к греческому императору, решал тем самым своим политические проблемы.
Письмо князя Ростислава, зовущее братьев в Моравию, говорит – «Люди наши язычество отвергли и держатся закона христианского».
В житиях славянских апостолов не видно следа их полемики с местным язычеством. Их спор ведется с другими епископами (причем не по вопросу о том, можно ли молиться на родном языке, а по более узкой теме – можно ли совершать на нем Литургию.
«Лингвисты предполагают, что первое переложение основных христианских молитв на славянский язык было сделано за 60 лет до миссии Кирилла и Мефодия. Перевод и организация первых общин в Моравии ставятся в заслугу некому Добдагреку (ирл. Dub-da-chrich), который был сподвижником настоятеля монастыря св. Петра ирландца Виргилия (ирл. Fergil), в духе кельтской церкви исполнявшего одновременно обязанности архиепископа Зальцбурга» (Исаченко А. И. К вопросу об ирландской миссии у панонских и моравских славян // Вопросы славянского языкознания. М., 1963. С. 43-72).
Так что это миссия скорее пастырская, чем миссионерская.
В Хазарии их главная цель была военной: напомнить кагану, что он должен ударить в тыл русским после их устрашающей демонстрации под стенами Константинополя.
«Прение о вере» была прикрытием для дипломатических целей. Традиционно и небезосновательно византийская дипломатия видела своих врагов в том племени, которое поселялось в пространстве между Дунаем и Днепром – то есть у границ Империи. Соответственно, союзника Империя себе искала в том племени, что оказывалось за спиной ближайших недругов – то есть у обитателей нынешней Кубани. Именно так византийские дипломаты позвали венгерские орды к границам Европы – для совместной борьбы с болгарами царя Симеона (894 г.). Но те не остановились на Карпатах и Дунае, а пошли дальше – в 906 году стерев в пыль Моравское княжество (кстати, тоже позвавшее их для борьбы с франко-болгарским союзом) и навсегда разрезав западных и восточных славян, тем самым положив предел росту наследия Кирилла и Мефодия…
В 9 же веке у стен Константинополя оказались русские, а на Кубани – хазары.
Июнь 860 год - русы на 360 кораблях осадили Константинополь и разграбили его окрестности. Появление Константина у хазар, т.е. в русском тылу – январь 861 года.
Главная задача этой поездки была в том, чтобы добиться от хазарского кагана подтверждения его союзнических отношений с Византией . В этом смысле миссия была успешной, поскольку в Житии каган передает императору: «Все мы – друзья и приятели твоего царства и готовы идти на службу твою, куда захочешь» (Житие Константина, 11). Учитывая военно-политическую сверхзадачу миссии, вряд ли Константин был очень настойчив в опровержении веры своих собеседников
Житие св. Кирилла говорит, что он крестил у хазар 200 человек. Житийным цифрам вообще верить нельзя (житие не хроника, не протокол и не бухгалтерский отчет), но даже если это и в самом деле так, все равно этот частный миссионерский успех не отменил общий провал: вскоре после поездки святых братьев туда Хазария приняла иудаизм в качестве государственной религии.
***
и из завершающей главы оксфордского учебника:
"Византию следует рассматривать как идеологию, религиозную по своему содержанию, но внутренне включающую в себя понятие светской власти, поскольку лишь последняя располагала возможностями для искоренения ересей, созыва всеобщих Соборов, принятия законов и, в крайнем случае, силового давления".
(с. 987).
И далее приводится цитата из труда русского византиниста Александра Каждана:
"Когда я думаю об истории Византии и ее значении для 20 века, я всегда в возвращаюсь к одной и той же мысли: Византия оставила нам уникальный опыт европейского тоталитаризма. Для меня Византия не столько колыбель православия или хранилище сокровищ древней Эллады, сколько тысячелетний эксперимент тоталитарной политической практики, и без этого понимания мы, кажется, не сможем осознать своего места в историческом процессе"
(Каждан А. Трудный путь в Византию // Мир Александра Каждана. Спб., 2003, с. 486)
https://cloud.mail.ru/public/1deb66f1b780/Odissei_1992/%D0%98%D0%A1%D0%A2%D0%9E%D0%A0%D0%98%D0%9A%20%D0%98%20%D0%92%D0%A0%D0%95%D0%9C%D0%AF.pdf
***
Мне тут возражают словами Мейендорфа:
«Цезарепапизм, однако, так никогда и не превратился в общепринятое начало византийской жизни. Бесчисленные подвижники веры все время превозносились именно за свое противодействие императорам-еретикам; воспевавшиеся в церквах гимны славили Василия за неповиновение Валенту, Максима — за мученичество при Констанции, и неисчислимое множество монахов, сопротивлявшихся императорам-иконоборцам в VIII в. Подобные литургические хвалы сами по себе уже достаточно действенно охраняли тот принцип, что императору подобает защищать веру, а не определять ее.
На протяжении всей византийской истории именно монахи по-настоящему свидетельствовали о внутренней независимости Церкви. И то, что Византийская Церковь по преимуществу была Церковью монашествующих, нашло свое отражение в характере греческого богословия. Не удивительно поэтому, что те императоры, которые решились усилить иконоборчество, должны были прежде поддерживать антимонашеское движение в Церкви, поскольку монашество было, по необходимости, враждебно цезарепапистскому строю, к которому отдельные императоры выказывали предрасположенность». Мейендорф И. Византийское богословие
Отвечаю:
Если независимость церкви приходится доказывать мученичеством - это как раз и означает, что политическая система никакой независимости за церковью не признает.
Если независимость церкви приходится осуществлять в монашеском исходе - это опять же означает, что политическая система "в нормальном режиме" никакой независимости за церковью не признает.
И по поводу характеристики Каждана:
Каждан говорит о простой свободе совести. А эта идея была ненавистна Византии всю тысячу лет ее истории. Очень православным и князьям церкви она ненавистна до сих пор.
Византия и после Византии глаголет устами патриарха Кирилла:
«Мы видим, как во многих процветающих странах прилагаются усилия в законном порядке утвердить право на любой выбор человека, включая наиболее греховный, который идет вразрез со словом Божиим, с понятием святости, с понятием о Боге».
Однако, те общества, которые после долгой борьбы все же отказались от тотальных потуг и разрешили своим гражданам свободу совести, оказываются устойчивее и динамичнее тех, кто упрямо навязывает имперское единомыслие.
