Расшифровка беседы с Зоей Световой
В подкасте «Право слово» обозреватель «МБХ медиа» Зоя Светова поговорила с диаконом Андреем Кураевым о том, чем церковный суд отличается от светского, и о том, почему церковные иерархи поддерживают власть и Путина. Публикуем расшифровку этого разговора в сокращении.
Зоя Светова. Cегодня я проведу этот подкаст без моей соведущей, адвоката Анны Ставицкой, которая занята в судебном процессе в Верховном cуде. Поэтому я буду одна говорить с нашим гостем — диаконом Андреем Кураевым. Он недавно сам столкнулся с судом, но с судом церковным, который принял решение лишить его сана и запретить в служении. Хочу уточнить, что это решение не вступило, как говорится в обычной судебной системе, в законную силу, поскольку его еще не утвердил правящий московский архиерей — это патриарх московский и всея Руси Кирилл. И поэтому это решение епархиального церковного суда может быть обжаловано. Отец Андрей, а часто ли вообще в России церковный суд применяется?
Андрей Кураев. Предполагается, что церковный суд должен расследовать только те поступки, которые являются предосудительными с точки зрения церкви. Грубо говоря, это некий корпоративный суд, который разбирает нарушения внутрикорпоративного устава. В этом смысле его компетенция никак не должна пересекаться с компетенциями светских судов государства.( Collapse )
З. С. Вам не кажется, что этот гнев митрополита Илариона связан с тем, что вы продолжаете публичные высказывания, которые идут вразрез с линией, скажем так, партии, — с линией патриархии московской?
А. К. Я не думаю, что у митрополита Илариона есть какие-то гнев, эмоции в мой адрес, я думаю, что он всецело рад этой ситуации моего устранения с церковной арены, что его вполне устраивает.
Что касается остальных персонажей, то вполне понятно, что церковный официоз лишь на словах вне политики. На самом деле, эта позиция царя горы. Когда некто оказался на вершине пирамиды власти, он, естественно, заинтересован в стабилизации своего положения. Любые попытки что-то изменить — это угроза его статусу. Естественно, он будет призывать «спокойствие, только спокойствие». Это просто закон социальной психологии. Очень редко люди, оказавшиеся наверху, начинают какие-то системные реформы. И еще, они это делают в ущерб своей власти, ограничивая ее. Обычно они идут на это, лишь ощущая угрозу потерять ее полностью и вместе с жизнью.
Церковная элита, епископат, конечно же, по уши в политике, но это политика весьма партийна и однозначна.
Понимаете, по своему статусу, всегда — хоть в античности, хоть в Средние века, хоть сейчас — епископат входит в состав социальной элиты, и значит это класс правителей, класс эксплуататоров, и у них есть соответствующее классовое сознание. Как писал накануне революции профессор Киевской духовной академии В. Завитневич, «епископы считают, что корень христианского смирения в сознании личностью своей духовной нищеты, сущность же церковно¬го послушания заключается в пассивном, чисто холопском преклонении перед властью церковного правительства. Едва ли нужно добавлять, что к этому направлению почти целиком примыкает весь наш епископат не в силу личного убеждения своего персонажа, а по своему положению в Церкви, как особый класс церковного общества, как своего рода каста» Завитневич В. На чем утверждаются отрицатели церковной реформы // Христианская мысль. 1916. ;№ 7-8, с. 227
Епископы дружат с генералами, олигархами, банкирами и так далее. В этой среде проходит обмен любезностями, наградами, деньгами, взаимными услугами, лоббированием. Их жизненные планы связаны исключительно с этой средой. И патриарх, и другие епископы их оценивают прежде всего по успехам «взаимодействия» с «генералам-губернаторами»
Поэтому то, что у кого-то там внизу маленькая пенсия и кто-то не получает нормального лечения, им совершенно фиолетово. Они даже ради приличия в проповедях об этом не говорят. И когда какому-нибудь местному губернатору или нашему всеобщему президенту требуется накануне выборов какая-то поддержка, то они получат и совместное фотопозирование, и телерепортажи, самые добрые слова (вплоть до официальных поздравлений с юбилеем ГУЛАГа) и действия (вплоть до освящения автозаков). А вот если речь идет о людях, которые не у власти, тут, конечно, будет в лучшем случае игнорирование.
Вот простейший из недавних примеров — скончался на днях вице-премьер правительства… даже не помню его фамилию, вот он ушел в отставку и через несколько дней умер. На сайте патриархии появилось соболезнование патриарха. Но когда убили тоже бывшего вице-премьера Немцова, из уст патриарха ни слова соболезнований его семье не изошло…
З. С. Вы же в советское время уже были в церкви, да? Вы тогда работали секретарем в Московской духовной академии, еще не будучи дьяконом, но вы были внутри всего этого процесса. А как вы можете сравнить те отношения церкви с государством и сегодняшние, в чем разница и в чем сходство?
А. К. Все-таки, я пришел в тот период, когда до некоторой степени уже начала оформляться современная система. В 1986 году сгорело общежитие Московской духовной академии, а к этому времени уже было решение политбюро о том, что в 1988 году должно быть публичное празднование тысячелетия крещения Руси. И, конечно, Троице-Сергиева лавра (а академия в Троице-Сергиевой лавре находится), должна была стать главным центром этих международных торжеств. И поэтому было решение Совета министров СССР о выделении помощи на восстановление здания Московской духовной академии. В 1986 году. И там, да, до сих пор стоит восстановленное здание общежития для студентов, где не только пол, но и стены отделаны мрамором, — уникальная вещь.
Значит, уже тогда какое-то сотрудничество начиналось, но все же, как правило, в те времена движение денег шло от церкви в государственный кошелек. Это называлось «пожертвование в фонд мира». Все приходы должны были, где-то начиная с 1960-х годов, отчислять свою копеечку в этот фонд. А потом потихоньку финансовые потоки завертелись совсем в обратную сторону, и сегодня они идут через разные краники — где-то напрямую, под названием «реставрация памятников архитектуры и культуры», где-то как гранты на как бы благотворительные и просветительские проекты. Интересно, что на эти гранты строятся резиденции епископов под названием «духовно-культурный центр». То есть сегодня безусловно госресурсы (финансовый, пропагандистский, дипломатический, административный,судебный) работают на интересы церковной элиты, ну а за это приходится и расплачиваться. Но я думаю, что большинство епископов довольны этой ситуацией, они искренне «запутинцы». Значит это не совсем ситуация откровенной проституции. Это строй жизненных отношений, вполне соответствующий их представлениям о том, как надо, — как надо для России, как надо для церкви.
З. С. А почему они так за Путина? Они считают, что Путин дал церкви свободу или что? Или Путин позволил церкви зарабатывать деньги? За что они его так любят?
А. К. Ну свободу церкви дали скорее ненавистные Горбачев с Ельциным, а здесь уже следующий этап. Во-первых, он в отличие от Ельцина, устраняет конкурентов — сектантов различных и так далее. Во-вторых, конечно же, огромные финансовые потоки потекли, огромные привилегии.
Сам патриарх охраняется ФСО, а все митрополиты, скажем, имеют право пользоваться депутатскими залами в аэропортах и вокзалах. Это показывает их представление их о том, насколько же этих архипастырей тяготит угроза прямого контакта с народом.
Чтобы даже в аэропорту и даже в бизнес-классе — потому что митрополиты иначе у нас не летают — никто, никакой плебс, не подошел бы и близко. И это не мешает им, естественно, считать себя народными пастырями и духовными отцами.
З. С. В архивах КГБ были найдены документы о том, что некоторые иерархи Русской православной церкви были агентами КГБ. Когда вы участвовали в программе «Ещенепознер», Николай Солодников вам задал вопрос: правда ли, что вас завербовали когда-то в КГБ? И вы сказали: да, ко мне какой-то человек приходил, и меня удивило, что Солодников не продолжил этот разговор, и не спросил, а что же произошло дальше? Вот хочу вас спросить, кто был этот человек, и в чем состояло ваше с ним общение?
А. К. Ну, собственно, я об этом давным-давно рассказал, было у меня большое интервью в газете «Собеседник» еще в 1991 году. Человека звали Александр Николаевич, я не помню его фамилию, он представился капитаном КГБ, пришел ко мне домой буквально через несколько дней после того, как я подал документы о поступлении в семинарию в Загорске. Он пришел ко мне в Москву, отказался заходить в дом, попросил выйти на лестничную площадку. Начал меня отговаривать, прежде всего, от поступления в семинарию. Надо сказать, что из сегодняшнего дня его аргументы воспринимаются совсем иначе, чем тогда…
З. С. Что вы имеете в виду?
А. К. Ну – «вы не понимаете куда идете, вы знаете, что в этом году какой-то там преподаватель-архимандрит пригласил к себе в гости семинариста, день ангела отметить, опоил его коньяком и изнасиловал? А парень этого позора не выдержал, придя в себя, покончил жизнь самоубийством, чуть ли не самосжегся». Но он не учел, что я год перед этим жил в академии. И если бы такой громкий скандал был бы, да еще и с самосожжением студента, я думаю, что я был бы в курсе. То есть это все-таки, скорее всего, была такая заготовка. Но учитывая то, что потом действительно тема гомо-домогательств преподавателей семинарии к студентам сыграла важную роль в моей жизни («казанский скандал» и так далее), я все-таки вспоминаю ту беседу с особым чувством.
Ну, а дальше там шли обычные вещи — что, Андрей Вячеславович, вы такой умный, талантливый человек, молодой ученый, если бы вы остались в аспирантуре Академии наук, мы уверены, вас там ждет такая блестящая карьера, а здесь вы загубите свой талант и прочее. Тогда это было общей установкой у властей — церковь им была нужна, но церковь молчащая, и поэтому карт-бланш в семинарии был для парубков из Молдавии и Западной Украины, то есть для таких крестьянских ребят, которые по-русски плохо говорят, и поэтому они будут так всю жизнь менять каноны на гривенники (это старый мем XIX века, в котором «канон» это заупокойная служба), но проповедовать и развращать совестких комсомольцев не будут. И поэтому были ограничения на поступление москвичей в московскую семинарию. Были и ограничения на поступление людей с университетским образованием. Но в моем случае было особое обстоятельство — ректор академии, зная все это, взял меня на год раньше на работу, причем не спрятал где-то в библиотеке, а посадил прямо у дверей кабинета, чуть ли не назло всем: «Вот, смотрите, привыкайте, этот человек здесь, со мною». Вот таким путем удалось мне все-таки оказаться студентом семинарии.
З. С. Я не очень поняла, что этот Александр Николаевич от вас хотел, он вас пугал или он хотел вас как-то завербовать?
А. К. Нет-нет-нет, он скорее уговаривал прелестями светской жизни. А хотел он только одного — как бы «дружить», давайте встречаться, может быть, расскажете что-нибудь, когда-нибудь. То есть это была, скорее, такая проверка, не пошлю ли я его матом. Ну я и не послал…
З. С. Какой ваш прогноз на развитие событий? Вот мне, например, очевидно, что протест будет нарастать, и сейчас уже сравнивают события в России с событиями в Беларуси. Как церковь будет относится к протестующим? Мы же знаем, что в Беларуси несколько священников, может быть, даже каких-то епископов, поддержали протестующих. А у нас, в России, как вы думаете, какую позицию займут священники, клирики, как они будут относится к протесту?
А. К. Ну, это вечный для меня вопрос: что такое церковь? Чей голос можно выдать за голос церкви? Вот смотрите, скажем, несколько московских священников какое-то время назад написали коллективное письмо с протестом против избыточного насилия со стороны полицейских сил. И тогда многие журналисты стали говорить: «вот он, голос Русской православной церкви». Я же говорю: не обманывайтесь, это не голос Русской православной церкви, это голос крови этих священников. То есть у них просто хорошее домашнее воспитание, это голос их мам и пап.
Знаете, лет 15 уже назад вдруг произошло интернет-чудо: через всякие контактики-фейсбучики на меня вышли одноклассники по моей реальной школе, в которой я учился в 5-7-м классах. На встрече несколько мужиков уверяли меня, что они сидели со мной за одной партой, хотя парты были на двоих. Но один из этих мужиков генерал-лейтенант таможенной службы оказался, другой хозяин какой-то рыбной компании, и поэтому я не стал спорить, ребята, все хорошо, со всеми дружу. И генерал сказал мне очень интересную вещь тогда: «Андрюша, ты не представляешь, какую роль ты сыграл в моей жизни». Я говорю: «Какую роль я мог сыграть в жизни семиклассника?». «Нет, ты перевернул все». — «Чем? Как?» — Он говорит: «Понимаешь, ты был единственный парень в нашем классе, который грамотно говорил по-русски». После этого я побежал домой, отей был еще жив, и я ему это говорю: «Пап, представляешь как тебя похвалили?». Ведь если семиклассника хвалят за грамотный русский язык — это похвала его родителям.
Так вот то, что эти московские священники выступили против полицейского насилия — это голос их крови, это голос их хорошего семейного воспитания. «Значит, нужные книжки ты в детстве читал». Значит, мама с папой вложили в них правильные представления о добре и зле, и затем это уже наложилось на общую университетскую культуру, культуру московской интеллигенции 1970-х - 1980-х годов. То есть запоздалое и наслоившееся позднее на это собственно церковное влияние здесь не при чем.
Бывает, что человек входит в церковь и приносит с собой в церковь дурь, грязь. Он был безграмотным вне церкви и в церкви ничему не научился; он был хамом вне церкви и стал хамить с церковного амвона. Мы таких персонажей знаем. Но может быть и обратное: человек был умницей без церкви, а войдя в церковь, он стал церковным умницей.
Вот так и здесь, отдельные такие умницы в рясах — они есть, они говорят, но среди коллег их меньшинство. Они говорят мужественно, не имея в этом поддержки церковных начальников, а начальники, естественно, дружным хором говорят: «Наш солнцеликий вождь всегда прав».
Некоторые из тех подписавших уже далече. Скажем, иеромонаха Димитрия Першина сослали из Москвы аж в Казахстан. Кто-то, может, уже не решится это повторить. Отдельные голоса слышны и сегодня, но не надо обманываться — это не голос русской церкви как социального института. Это голос отдельных, совестливых, умных людей, которые по случайности судьбы оказались одеты в рясы.
https://mbk-news.appspot.com/sences/andrej-kuraev/
Зоя Светова. Cегодня я проведу этот подкаст без моей соведущей, адвоката Анны Ставицкой, которая занята в судебном процессе в Верховном cуде. Поэтому я буду одна говорить с нашим гостем — диаконом Андреем Кураевым. Он недавно сам столкнулся с судом, но с судом церковным, который принял решение лишить его сана и запретить в служении. Хочу уточнить, что это решение не вступило, как говорится в обычной судебной системе, в законную силу, поскольку его еще не утвердил правящий московский архиерей — это патриарх московский и всея Руси Кирилл. И поэтому это решение епархиального церковного суда может быть обжаловано. Отец Андрей, а часто ли вообще в России церковный суд применяется?
Андрей Кураев. Предполагается, что церковный суд должен расследовать только те поступки, которые являются предосудительными с точки зрения церкви. Грубо говоря, это некий корпоративный суд, который разбирает нарушения внутрикорпоративного устава. В этом смысле его компетенция никак не должна пересекаться с компетенциями светских судов государства.( Collapse )
З. С. Вам не кажется, что этот гнев митрополита Илариона связан с тем, что вы продолжаете публичные высказывания, которые идут вразрез с линией, скажем так, партии, — с линией патриархии московской?
А. К. Я не думаю, что у митрополита Илариона есть какие-то гнев, эмоции в мой адрес, я думаю, что он всецело рад этой ситуации моего устранения с церковной арены, что его вполне устраивает.
Что касается остальных персонажей, то вполне понятно, что церковный официоз лишь на словах вне политики. На самом деле, эта позиция царя горы. Когда некто оказался на вершине пирамиды власти, он, естественно, заинтересован в стабилизации своего положения. Любые попытки что-то изменить — это угроза его статусу. Естественно, он будет призывать «спокойствие, только спокойствие». Это просто закон социальной психологии. Очень редко люди, оказавшиеся наверху, начинают какие-то системные реформы. И еще, они это делают в ущерб своей власти, ограничивая ее. Обычно они идут на это, лишь ощущая угрозу потерять ее полностью и вместе с жизнью.
Церковная элита, епископат, конечно же, по уши в политике, но это политика весьма партийна и однозначна.
Понимаете, по своему статусу, всегда — хоть в античности, хоть в Средние века, хоть сейчас — епископат входит в состав социальной элиты, и значит это класс правителей, класс эксплуататоров, и у них есть соответствующее классовое сознание. Как писал накануне революции профессор Киевской духовной академии В. Завитневич, «епископы считают, что корень христианского смирения в сознании личностью своей духовной нищеты, сущность же церковно¬го послушания заключается в пассивном, чисто холопском преклонении перед властью церковного правительства. Едва ли нужно добавлять, что к этому направлению почти целиком примыкает весь наш епископат не в силу личного убеждения своего персонажа, а по своему положению в Церкви, как особый класс церковного общества, как своего рода каста» Завитневич В. На чем утверждаются отрицатели церковной реформы // Христианская мысль. 1916. ;№ 7-8, с. 227
Епископы дружат с генералами, олигархами, банкирами и так далее. В этой среде проходит обмен любезностями, наградами, деньгами, взаимными услугами, лоббированием. Их жизненные планы связаны исключительно с этой средой. И патриарх, и другие епископы их оценивают прежде всего по успехам «взаимодействия» с «генералам-губернаторами»
Поэтому то, что у кого-то там внизу маленькая пенсия и кто-то не получает нормального лечения, им совершенно фиолетово. Они даже ради приличия в проповедях об этом не говорят. И когда какому-нибудь местному губернатору или нашему всеобщему президенту требуется накануне выборов какая-то поддержка, то они получат и совместное фотопозирование, и телерепортажи, самые добрые слова (вплоть до официальных поздравлений с юбилеем ГУЛАГа) и действия (вплоть до освящения автозаков). А вот если речь идет о людях, которые не у власти, тут, конечно, будет в лучшем случае игнорирование.
Вот простейший из недавних примеров — скончался на днях вице-премьер правительства… даже не помню его фамилию, вот он ушел в отставку и через несколько дней умер. На сайте патриархии появилось соболезнование патриарха. Но когда убили тоже бывшего вице-премьера Немцова, из уст патриарха ни слова соболезнований его семье не изошло…
З. С. Вы же в советское время уже были в церкви, да? Вы тогда работали секретарем в Московской духовной академии, еще не будучи дьяконом, но вы были внутри всего этого процесса. А как вы можете сравнить те отношения церкви с государством и сегодняшние, в чем разница и в чем сходство?
А. К. Все-таки, я пришел в тот период, когда до некоторой степени уже начала оформляться современная система. В 1986 году сгорело общежитие Московской духовной академии, а к этому времени уже было решение политбюро о том, что в 1988 году должно быть публичное празднование тысячелетия крещения Руси. И, конечно, Троице-Сергиева лавра (а академия в Троице-Сергиевой лавре находится), должна была стать главным центром этих международных торжеств. И поэтому было решение Совета министров СССР о выделении помощи на восстановление здания Московской духовной академии. В 1986 году. И там, да, до сих пор стоит восстановленное здание общежития для студентов, где не только пол, но и стены отделаны мрамором, — уникальная вещь.
Значит, уже тогда какое-то сотрудничество начиналось, но все же, как правило, в те времена движение денег шло от церкви в государственный кошелек. Это называлось «пожертвование в фонд мира». Все приходы должны были, где-то начиная с 1960-х годов, отчислять свою копеечку в этот фонд. А потом потихоньку финансовые потоки завертелись совсем в обратную сторону, и сегодня они идут через разные краники — где-то напрямую, под названием «реставрация памятников архитектуры и культуры», где-то как гранты на как бы благотворительные и просветительские проекты. Интересно, что на эти гранты строятся резиденции епископов под названием «духовно-культурный центр». То есть сегодня безусловно госресурсы (финансовый, пропагандистский, дипломатический, административный,судебный) работают на интересы церковной элиты, ну а за это приходится и расплачиваться. Но я думаю, что большинство епископов довольны этой ситуацией, они искренне «запутинцы». Значит это не совсем ситуация откровенной проституции. Это строй жизненных отношений, вполне соответствующий их представлениям о том, как надо, — как надо для России, как надо для церкви.
З. С. А почему они так за Путина? Они считают, что Путин дал церкви свободу или что? Или Путин позволил церкви зарабатывать деньги? За что они его так любят?
А. К. Ну свободу церкви дали скорее ненавистные Горбачев с Ельциным, а здесь уже следующий этап. Во-первых, он в отличие от Ельцина, устраняет конкурентов — сектантов различных и так далее. Во-вторых, конечно же, огромные финансовые потоки потекли, огромные привилегии.
Сам патриарх охраняется ФСО, а все митрополиты, скажем, имеют право пользоваться депутатскими залами в аэропортах и вокзалах. Это показывает их представление их о том, насколько же этих архипастырей тяготит угроза прямого контакта с народом.
Чтобы даже в аэропорту и даже в бизнес-классе — потому что митрополиты иначе у нас не летают — никто, никакой плебс, не подошел бы и близко. И это не мешает им, естественно, считать себя народными пастырями и духовными отцами.
З. С. В архивах КГБ были найдены документы о том, что некоторые иерархи Русской православной церкви были агентами КГБ. Когда вы участвовали в программе «Ещенепознер», Николай Солодников вам задал вопрос: правда ли, что вас завербовали когда-то в КГБ? И вы сказали: да, ко мне какой-то человек приходил, и меня удивило, что Солодников не продолжил этот разговор, и не спросил, а что же произошло дальше? Вот хочу вас спросить, кто был этот человек, и в чем состояло ваше с ним общение?
А. К. Ну, собственно, я об этом давным-давно рассказал, было у меня большое интервью в газете «Собеседник» еще в 1991 году. Человека звали Александр Николаевич, я не помню его фамилию, он представился капитаном КГБ, пришел ко мне домой буквально через несколько дней после того, как я подал документы о поступлении в семинарию в Загорске. Он пришел ко мне в Москву, отказался заходить в дом, попросил выйти на лестничную площадку. Начал меня отговаривать, прежде всего, от поступления в семинарию. Надо сказать, что из сегодняшнего дня его аргументы воспринимаются совсем иначе, чем тогда…
З. С. Что вы имеете в виду?
А. К. Ну – «вы не понимаете куда идете, вы знаете, что в этом году какой-то там преподаватель-архимандрит пригласил к себе в гости семинариста, день ангела отметить, опоил его коньяком и изнасиловал? А парень этого позора не выдержал, придя в себя, покончил жизнь самоубийством, чуть ли не самосжегся». Но он не учел, что я год перед этим жил в академии. И если бы такой громкий скандал был бы, да еще и с самосожжением студента, я думаю, что я был бы в курсе. То есть это все-таки, скорее всего, была такая заготовка. Но учитывая то, что потом действительно тема гомо-домогательств преподавателей семинарии к студентам сыграла важную роль в моей жизни («казанский скандал» и так далее), я все-таки вспоминаю ту беседу с особым чувством.
Ну, а дальше там шли обычные вещи — что, Андрей Вячеславович, вы такой умный, талантливый человек, молодой ученый, если бы вы остались в аспирантуре Академии наук, мы уверены, вас там ждет такая блестящая карьера, а здесь вы загубите свой талант и прочее. Тогда это было общей установкой у властей — церковь им была нужна, но церковь молчащая, и поэтому карт-бланш в семинарии был для парубков из Молдавии и Западной Украины, то есть для таких крестьянских ребят, которые по-русски плохо говорят, и поэтому они будут так всю жизнь менять каноны на гривенники (это старый мем XIX века, в котором «канон» это заупокойная служба), но проповедовать и развращать совестких комсомольцев не будут. И поэтому были ограничения на поступление москвичей в московскую семинарию. Были и ограничения на поступление людей с университетским образованием. Но в моем случае было особое обстоятельство — ректор академии, зная все это, взял меня на год раньше на работу, причем не спрятал где-то в библиотеке, а посадил прямо у дверей кабинета, чуть ли не назло всем: «Вот, смотрите, привыкайте, этот человек здесь, со мною». Вот таким путем удалось мне все-таки оказаться студентом семинарии.
З. С. Я не очень поняла, что этот Александр Николаевич от вас хотел, он вас пугал или он хотел вас как-то завербовать?
А. К. Нет-нет-нет, он скорее уговаривал прелестями светской жизни. А хотел он только одного — как бы «дружить», давайте встречаться, может быть, расскажете что-нибудь, когда-нибудь. То есть это была, скорее, такая проверка, не пошлю ли я его матом. Ну я и не послал…
З. С. Какой ваш прогноз на развитие событий? Вот мне, например, очевидно, что протест будет нарастать, и сейчас уже сравнивают события в России с событиями в Беларуси. Как церковь будет относится к протестующим? Мы же знаем, что в Беларуси несколько священников, может быть, даже каких-то епископов, поддержали протестующих. А у нас, в России, как вы думаете, какую позицию займут священники, клирики, как они будут относится к протесту?
А. К. Ну, это вечный для меня вопрос: что такое церковь? Чей голос можно выдать за голос церкви? Вот смотрите, скажем, несколько московских священников какое-то время назад написали коллективное письмо с протестом против избыточного насилия со стороны полицейских сил. И тогда многие журналисты стали говорить: «вот он, голос Русской православной церкви». Я же говорю: не обманывайтесь, это не голос Русской православной церкви, это голос крови этих священников. То есть у них просто хорошее домашнее воспитание, это голос их мам и пап.
Знаете, лет 15 уже назад вдруг произошло интернет-чудо: через всякие контактики-фейсбучики на меня вышли одноклассники по моей реальной школе, в которой я учился в 5-7-м классах. На встрече несколько мужиков уверяли меня, что они сидели со мной за одной партой, хотя парты были на двоих. Но один из этих мужиков генерал-лейтенант таможенной службы оказался, другой хозяин какой-то рыбной компании, и поэтому я не стал спорить, ребята, все хорошо, со всеми дружу. И генерал сказал мне очень интересную вещь тогда: «Андрюша, ты не представляешь, какую роль ты сыграл в моей жизни». Я говорю: «Какую роль я мог сыграть в жизни семиклассника?». «Нет, ты перевернул все». — «Чем? Как?» — Он говорит: «Понимаешь, ты был единственный парень в нашем классе, который грамотно говорил по-русски». После этого я побежал домой, отей был еще жив, и я ему это говорю: «Пап, представляешь как тебя похвалили?». Ведь если семиклассника хвалят за грамотный русский язык — это похвала его родителям.
Так вот то, что эти московские священники выступили против полицейского насилия — это голос их крови, это голос их хорошего семейного воспитания. «Значит, нужные книжки ты в детстве читал». Значит, мама с папой вложили в них правильные представления о добре и зле, и затем это уже наложилось на общую университетскую культуру, культуру московской интеллигенции 1970-х - 1980-х годов. То есть запоздалое и наслоившееся позднее на это собственно церковное влияние здесь не при чем.
Бывает, что человек входит в церковь и приносит с собой в церковь дурь, грязь. Он был безграмотным вне церкви и в церкви ничему не научился; он был хамом вне церкви и стал хамить с церковного амвона. Мы таких персонажей знаем. Но может быть и обратное: человек был умницей без церкви, а войдя в церковь, он стал церковным умницей.
Вот так и здесь, отдельные такие умницы в рясах — они есть, они говорят, но среди коллег их меньшинство. Они говорят мужественно, не имея в этом поддержки церковных начальников, а начальники, естественно, дружным хором говорят: «Наш солнцеликий вождь всегда прав».
Некоторые из тех подписавших уже далече. Скажем, иеромонаха Димитрия Першина сослали из Москвы аж в Казахстан. Кто-то, может, уже не решится это повторить. Отдельные голоса слышны и сегодня, но не надо обманываться — это не голос русской церкви как социального института. Это голос отдельных, совестливых, умных людей, которые по случайности судьбы оказались одеты в рясы.
https://mbk-news.appspot.com/sences/andrej-kuraev/
