Не является исключением и борьба московских властей за автокефалию своей церкви. Кстати, отметим, что это именно борьба князей и царей, а отнюдь не духовенства. Для духовенства удаленность центра власти всегда на руку, ибо дает больше самостоятельности, а в случае чего добавляет еще одну апелляционную инстанцию и надежду.
Официальная версия гласит: митрополит Киевский и всея Руси Исидор подписал унию на Ферраро-Флорентийском соборе. После того, как он в Москве зачитал решения этого собора, «вси князи умолчаша и бояре и инии мнози, еще же паче и епископы русскиа вси умолчаша и воздремаша и уснуша. Един же сей богомудрый и христолюбивый государь, великий князь Василий Васильевич, позна Исидорову прелесть пагубную и, скоро обличив, посрами его, и вместо пастыря и учителя, злым и губительным волком назва его. И тако вси епископы рустии, иже быша в то время тогда в Москве, возбудишася, князи и бояре и вельможи и множество християн тогда воспомянувши и разумеша законы греческия прежния, и начата глаголати святыми писании и звати Исидора еретиком. И тако князь великий Василий Васильевич возрадовался о согласии епискупов своих, и князей и бояр и всех православных христиан» (Никоновская летопись. ч.5 Год 6949 (1441)).
Путь Исидора из Италии в Москву лежал через Западную Русь, через Львов, Киев, Смоленск (то есть чрез польские владения). Православные князья встречали его одобрительно. Польские католические власти – настороженно (они в это время сами были в расколе с римскими папами и центром власти считали Базельский собор, а потому не признала за Исидором статус папского легата). Духовенство и народ, как и в Москве, не бунтовали (См. Шпаков, А.Я. Государство и церковь в их взаимных отношениях в Московском государстве от Флорентийской унии до учреждения патриаршества. Ч. 1. Княжение Василия Васильевича Темного. Киев, 1904, сс.105-111).
«Принесенная и провозглашенная митрополитом Исидором уния еще долго держалась здесь в продолжение 15 века, и лишь только позднее, в 16 и 17 веках возникли здесь горячие споры» (там же с. 113-114). А Даниил принял из рук Исидора (и униатского царьградского патриарха Григория Маммы) хиротонию во епископа Владимир-Волынского аж в 1451 году (Его покаянное письмо митр. Ионе см. в приложении к 6 тому «Истории русской церкви» митр. Макария. А также в РИБ т.6. стб 585. Отметим, что в русскую православную иерархию Даниил, рукоположенный униатами, был принят «в сущем сане». См. прощальную ему грамоту митр. Ионы (там же стб. 589)).
Кстати, и двумя веками ранее, когда Византия заключила Лионскую унию с Римом, русская митрополия не возмутилась.
«Кирилл занимал выжидательную позицию, будучи митрополитом Киевским и всея Руси, когда в Константинополе правил униатский патриарх Иоанн Векк (1276-1282 гг.), ставленник императора Михаила VIII Палеолога, который принял Лионскую унию. В течение всего этого времени русский митрополит не прерывал отношений с патриархатом. В 1276 году согласно Никоновской летописи, епископ Саранский Феогност был послан в Константинополь «высокопреосвященным Кириллом, митрополитом Киевским и всея Руси» и «царем ордынским» Менгу-Темиром к патриарху и греческому императору Михаилу Палеологу. Он вез «письма и дары» и от митрополита, и от хана. Феогност присутствовал на заседании патриаршего синода во главе с Иоанном Векком, получил официальные ответы синода на канонические и дисциплинарные вопросы, возникшие в России, - и все это безо всякой оглядки на отношения патриарха с папством. При этом русские знали о событиях в Константинополе… Русская митрополия игнорировала «униатство» императора Михаила Палеолога» (Прот. Иоанн Мейендорф. Византия и Московская Русь. Очерк по истории церковных и культурных связей в XIV веке. https://www.sedmitza.ru/lib/text/438201/).
Но в этот раз все было иначе. Москва прогнала униата. И после изгнания митрополита-кардинала Исидора из Москвы в 1448 году на его место и избирается митрополит Иона, причем на его избрание и поставление не испрашивается позволение царьградского патриарха. Мол, в Москве знали, что в Царьграде сидят злые еретики-униаты, и потому отложились от них.
Но все же надо отличать позднейшее и пропагандистское осмысление событий сороковых годов 15 века от того, как они осмыслялись самими их авторами – к чему и призывает церковно-историческая наука начиная с проф. Е. Голубинского.
«Эта рисуемая летописцем картина всеобщего крайнего смущения в Москве, произведённого прибытием Исидора, и скоро последовавшего затем, благодаря твёрдости духа великого князя, всеобщего решительного воспрянутия и пробуждения, есть не что иное, как картина, сочинённая в позднейшее время. Прежде чем явиться в Москву, Исидор прожил в Литве, по возвращении с Флорентийского собора, почти целый год; следовательно – весьма ясно, что ни о какой неожиданности, которая бы должна была произвести великое смущение, вовсе не могло быть речи» (Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. т.2. Вторая половина. с. 454).
В Москве задолго до прибытия Исидора знали о заключении унии. Но нет никаких сведений о том, что прекратили при этом поминовение как Исидора в качестве своего митрополита, так и царьградского патриарха. Более того – ему дали служить в Кремле и громко зачитать послание папы Евгения московскому князю Василию.
Затем князь собирает собор из оказавшихся близ Москвы епископов (ростовский, суздальский, рязанский, коломенский, сарайский, пермский); собор требует от Исидора покаяния и отречения от унии. И хотя Исидору угрожают костром и погребением заживо (Шпаков, А.Я. Государство и церковь в их взаимных отношениях в Московском государстве от Флорентийской унии до учреждения патриаршества. Ч. 1. С. 124: «Зане бо святая правила божественнаго закона святых апостол повелевают таковаго церкви развратника огнем сжечи или живого в землю закопати») – он не меняет своей позиции. И хотя собор приговорил Исидора к сожжению, через полгода пребывания под арестом князь решил не мешать его побегу.
Автокефалия не была единственным выходом из нежеланной унии. Можно было бы войти в единство с восточными патриархами, сохранявшими православие
Патриархи Александрийский, Иерусалимский, Антиохийский не участвовали в униональном проекте и не поддержали его. Более того, в 1443 году на Иерусалимском соборе они прокляли унию.
«Митрополит Кесарии Каппадокийской и экзарх всего Востока Арсе¬ний в апреле 1443 г. прибыл в Иерусалим поклониться святым местам и пожало¬вался случившимся там патриархам Александрии, Иерусалима и Антиохии, что «латиномысленные» император Иоанн VIII и константинопольский патриарх Митрофан II поставили четырех епископов-униатов в его епархию. В ответ ему бы¬ла дана грамота, по которой он получал власть впредь до соборного рассмотрения отрешать от богослужения в своей епархии всех иерархов и клириков, получивших сан «не ради добродетели и благочестия», а также проповедовать повсюду право¬славие, невзирая на указы императора и вселенского патриарха. Грамота не сооб¬щает, для чего сошлись в Иерусалим восточные патриархи, однако в ней со всей определенностью говорится, что вопрос об отношении к Флорентийской унии и ее приверженцам на Востоке был рассмотрен ими по инициативе митрополита Арсе¬ния. Поэтому и решение их было предварительным, а подписанная грамота не носила характера окружного послания, призванного возве¬стить всему миру отношение к унии восточных патриархов, но являла собой инст¬румент, данный Арсению Кесарийскому для наведения порядка в его епархии.
В том же 1443 г. грамота всплывает за пределами грекоязычного мира в Мол¬давии, где был выполнен ее славянский перевод. Характер грамоты позволяет предположить, что доставил ее в Молдавию, скорее всего, сам Арсений Кесарий¬ский. Возможно, он попытался воспользоваться грамотой в своей епархии, однако обречен был на скорую неудачу: турки признавали в то время лишь епископов, имевших сопроводительные грамоты от императора, а Арсений вступил в кон¬фликт с Константинополем. Не исключено, что из Молдавии Арсений направился на Русь. По крайней мере, именно там, в Троице-Сергиевой лавре, сделан был са¬мый ранний дошедший до нас славянский список грамоты, данной ему тремя пат¬риархами, который датируется концом 60-х гг. XV века» (Ломизе Е.М. Письменные источники сведений о Флорентийской унии на московской Руси в середине 15 века // Россия и христианский Восток. Вып.1. М., 1997, с.80).
Греческий мир об этой грамоте восточных патриархов еще долго не знал (ибо ее адресат увез ее на далекий Север). Но Москва узнала о ней сразу же. Но была ли попытка Москвы снестись с этими православными патриархами?
Нет - ибо выход на контакт с православными патриархами мог бы означать утрату долгожданной автокефалии. Даже при уже паки православном константинопольском патриархе в 17 веке восточные патриархи, гостя в Москве, чувствовали себя здесь больше, чем гостями. Тем более они могли считать себя вселенскими владыками в условиях царьградской унии. Так что сметливая Москва решила поберечь свою новорожденную независимость от их «отеческой заботы». Это было важнее, чем каноническая безупречность.
«Создается впечатление, что небрежность переписчика усугубля¬лась отсутствием у него какого бы то ни было интереса к антилатинскому содер¬жанию грамоты трех патриархов, за которым он совершенно не следил и которое он едва ли даже понимал, работая над списком. Зато он был неравнодушен к антиконстантинопольскому звучанию этого документа, что и сказалось в его симптоматичной описке о «разбойническом» патриаршем престоле. Похоже, ко времени составления Троицк. 177 вопрос об отношениях с Римом уже не воспри¬нимался в Москве как остро актуальный. На смену пристальному вниманию к текстам, дающим информацию по этому вопросу, и стремлению осторожно выяс¬нить отношения с Константинополем приходит небрежность и антиконстантино- польская предвзятость» (Там же с.82).
Впрочем, и технически вступить в связь с антиохийским или Иерусалимским патриархами было трудно – ибо Москва еще была в зоне ордынского влияния, а Орда враждовала с османами, контролировавшими Ближний Восток с его патриархатами.
Кстати, для понимания покорной политики Русской церкви перед Ордой важно понимать, что Византия считала Орду своим анти-турецким союзником. Поэтому греческие патриархи в интересах своего имперского выживания повелевали русским митрополитам вести политику замирения. Соответственно, после того, как Царьград стал окончательно турецким, Орда стал общим врагом султана и великого князя; политическая необходимость даже номинальной верности Москвы Орде исчезла и – митрополиты стали поддерживать русское освобождение.
В Москве уже в 40-е годы осведомлены, что уния – это дело отдельных личностей (царя и патриарха), но никак не епископата и духовенства Константинополя. Отчего эти отдельные личности официально даже не объявили народу о том, что было подписано в Италии. Митрополит Иона писал в в 1449 году православному киевскому князю: кроме кафедрального храма св. Софии «во всем Царьграде не поминается имя папино, а держат все ту добрую старину по священным правилам нам преданную» (публ. в: Абеленцева О. А. Митрополит Иона и установление автокефалии Русской церкви М., 2009, с. 348). Настроения в Константинополе тех лет выражались словами «лучше турецкая чалма, чем папская тиара». Причем это слова не какого-нибудь рыночного торговца, а Луки Нотараса - командующего флотом империи и первого советника императора («лучше видеть царствующей среди города турецкую чалму, чем латинскую тиару» (Дука. История. 37, 10).
Москва имела основания со дня на день ожидать восстановления царьградского православия. Именно поэтому она не провозглашала в те годы свою автокефалии. Самостоятельное избрание митрополита русскими епископами бывало и раньше. Само по себе это не автокефалия. Изгнание митрополита-еретика – это исполнение церковного закона. Но это тоже не автокефалия. Если один начальник оказался еретиком – это не значит, что при возвращении этого центра власти в руки православного руководителя у подчиненных не восстановятся прежние канонические отношения с ним. Иначе в 20-30х годах ХХ века большинство приходов в РПЦ должны были бы стать автокефальными – ведь во главе большинства епархий какое-то время стояли епископы-обновленцы.
Если бы избрание митрополита Ионы взамен Исидора понималась как объявление автокефалии – об этом московские власти должны были бы уведомить восточных патриархов: мол, мы теперь ваши равные братья. Но этого не произошло. Кризис мыслился как временный и остающийся в рамках одной, царьградской патриархии.
Никаких деклараций о разрыве отношений с патриархией и о навеки провозглашаемой собственной автокефалии из Москвы не последовало. Да и какое тут «навеки»? В Москве жили ожиданием конца света, который должен последовать в 1492 году (7000-м от сотворения мира).
Вновь подчеркну: самостоятельное разовое поставление митрополита вовсе не то же самое, что провозглашение автокефалии как принципа своего устроения впредь. В том же послании митр. Ионы киевскому князю приводятся примеры такого самостоятельного поставления киевских митрополитов – «токмо еже русских господарей с цариградскими цари негладости ради». Но те «негладости» (сегодня сказали бы – «шероховатости») ни в реальной истории, ни в толковании Ионы не приводили к отрыву от патриархии.
Послание князя Василия патриарху Митрофану пишется в 1441 году. Скорее всего - в то время, когда Исидор уже смещен, но еще находился под арестом. Русские князь, конечно, знал, что патриарх единомыслен с униатом Исидором.
Желающие почитать это послание смогут найти его в шестом томе Русской Исторической Библиотеки на стб.525 (https://www.runivers.ru/bookreader/book428108/#page/283/mode/1up). И оценить обращение к патриарху-униату:
«Святейший мой владыко и отче, вселенский патриарше, правителю душ православных, сын святого ти владычьства достойное поклонение творит святому ти владычьству… И просим святейшее ти владычьство за нужу далечнаго и непроходнаго путешесьтва и за нахожение на наше христианьство агарян и за мятежи во окрестных нас странах и господарей умножение, свободно нам сотворите в нашей земли поставление митрополита».
Нет, это никак не анафема и не разрыв с еретиком. И среди причин, побуждающих просить автокефалию, значится не греческое, а собственное пленение агарянами, умножение промежуточных стран, границ, трудность пути, плохая коммуникация с присылаемыми с Царьграда греками-митрополитами, которые не знают русского языка... Но – не ересь! А ведь все перечисленные причины имели место и сто и двести лет назад…
Не получив ответ и дождавшись смерти адресата, в июле 1453 года (датировка Я. С. Лурье) князь пишет императору. Он еще не знает, что и этот его адресат умер, и что Царьграда уж более месяца как нет…
Тут император-униат именуется «православной веры теплый и непрестанный истинный поборниче» (РИБ т.6. стб. 575). Князь извещает адресата о самостоятельном избрании Ионы и просит за это прощения («Просим святое ти царьство да не помолвиши о том на нас, яко дерзостне сие сотворихом) и утверждает, что в принципе этот казус ничего не изменил: «А сами мы якоже преже быхом, тако и будем и до скончания века. И церковь наша русская от вселенския церкви цареградскыя благословения требует и ищет, во всем по древнему повинуется ей, и митрополит Иона всячески требует благословения и съединения».
Далее князь говорит, что у него нет сведений, есть ли уже новый патриарх в Царьграде, а вот когда будет, обещает вернуться ему в послушание:
«А будет патриарх по древнему благочестию, и мы есмы должны о всех наших положениих писати и посылати к великой его святыни о всем и благословения от него требовати во всем» (стб. 585).
Месяцем позже, в августе 1453 года (в Москве все еще не знают о падении Царьграда), митрополит Иона составляет свое завещание:
"А как ныне слышим, что Божьею благодатию и его неизреченною милостию в Цариграде дал Бог святый царь Костянтин православен, а и патриарха собе такова же православна поставити хочет, а и весь Царьствующий град во изначалном православном христианстве живет, а окааннаго Исидора изгнаша. А о Цариграде яко же слышахом, аще есть ныне в древнем благочестии, ино и сын нашь, великый князь, а и наше смирение по изначальству хочем и требуем благословения от святейшиа зборныа апостольскыа церкве Святыа София и от святаго православнаго патриарха и от всего о нем же освященнаго сбора" (Абеленцева, с. 381).
Год спустя: митр. Иона пишет св. цареградскому патриарху Геннадию Схоларию: «Благословения от твоей великой святыни мы требовать хочем, равно и ото всех, кто ни будет патриархом на патриаршестве, соблюдая Церковь Христову и держа истинное православие. И когда что у нас найдется, то за Христову любовь посылать к вам хочем. Ныне, господине, сын мой великий князь послал к твоей великой святыне своего посла, человека честного и близкого к нему, Ивана Владимировича, по твоему к нам приказу и писанию; и что, господине, у нас нашлось, то от веры, за духовную великую любовь мы послали к тебе с тем же великокняжеским послом. И ты за те наши малые поминки на нас не помолви, ибо и наша земля по грехам от поганства и междоусобных браней весьма истощала и истомилась» (Акты исторические т. 1 №263 (136) с. 495. https://www.runivers.ru/bookreader/book457129/#page/511/mode/1up. Дата уточнена в: митр. Макарий (Булгаков). История русской Церкви. кн.4. ч.1. М., 1996, с. 22).
По мысли митр. Макария Булгакова из этого письма Ионы следует, что в своей грамоте патриарх Геннадий «напоминал о своих правах на Русскую митрополию, просил пособий своей угнетенной Церкви как теперь, так и на будущее время и выражал желание, чтобы наш великий князь прислал к нему в Царьград своего посла» (митр. Макарий (Булгаков). История русской Церкви. кн.4. ч.1. М., 1996, с. 21).
Выходит, что первый православный (после унии) патриарх Константинополя счел канонический статус Киевской митрополии прежним, не изменившимся. Но статус митрополии и статус конкретного митрополита вовсе не одно и то же. Признавая Киевскую митрополию своей канонической территорией, Геннадий при этом мог отнюдь не признавать самовольно поставленного Иова как законного главу этой своей митрополии.
В любом случае эта московская грамота работает против целых трех тезисов сегодняшней школьно-семинарской версии зарождения московской автокефалии:
- тут нет декларации о разрыве с еретической патриархией;
- тут нет провозглашения митрополитом Ионой автокефалии как принципа устроения русской церкви оные и вовеки;
- тут нет быстрого согласия уже паки-православной Константинопольской патриархии на нашу автокефалию.
Ведь в ней митрополит пишет патриарху, что действует «по твоему к нам приказу и посланию».
Даже в 1460 году в послании к литовским епископам митр. Иона не винит греков в отступничестве, но только Исидора: мол, тот богомерзкий Сидор обольстил царя и патриарха (РИБ т.6 стб 648). Должно пройти еще несколько десятилетий, прежде чем московская риторика заговорит о растлении греков вообще – и как раз в то время, когда греки отрекутся от унии и вновь станут православными…
«В современной исторической науке преобладает та точка зрения, что поставление митрополита Ионы в 1448 году не преследовало цели разрыва с Константинопольским патриархатом… Можно сделать вывод, что в источниках 1448-1453 голов нет сведений о желании московских властей и епископата установить автокефалию Русской церкви под предлогом униатства константинопольских властей» (Абеленцева О. А. Митрополит Иона и установление с. 190 и 191).
«Если русские провозгласили отступником от православия и низложили Исидора, то ясно, что они должны были провозгласить отступником от православия и патриарха, с тем, чтобы разорвать церковный союз с ним и объявить свою церковь независимой от него: находя митрополита-униата подлежащим осуждению и низложению, они, очевидно, и в отношении к власти над ними патриарха-униата долженствовали находить, что она подлежала свержению. Но этого последнего Русские вовсе не сделали и даже о том, чтобы сделать это, вовсе не поднимали никаких речей.
Нет сомнения, что, желая таким образом устроить дело, они хорошо понимали, что желают устроить его не совсем чисто. Но нехотение открытого разрыва с Греками заставляло их соглашаться на то, чтобы допускать номинальную и фиктивную власть над собой патриарха-униата. Взгляд тогдашних Русских на духовное был уже взгляд, так сказать, овеществлённый: они не могли допустить, чтобы православный митрополит был посвящён для них руками патриарха-униата, потому что через это он заразился бы от него его неправославием; но их православный митрополит, хотя и признававший власть патриарха-униата, только не приходивший в непосредственное соприкосновение с последним, мог, по их мнению, оставаться совершенно православным, тем более что признание власти патриарха было бы со стороны митрополита лишь притворны и неискренним
Как же было им обращаться к патриарху-униату с просьбой о том, чтобы он дозволил им вместо низверженного ими митрополита-униата самим поставить митрополита православного? Этот вопрос они разрешают простым образом: они обращаются к патриарху, как будто бы он был православный, и, донося ему об Исидоре,– о деяниях этого последнего и об его осуждении русскими епископами, они мотивируют свою просьбу не тем, что они не хотят от него – патриарха получить митрополита, а другими побуждениями… Не разрывая формальным образом церковного союза с этим патриархом-униатом, фактически отделиться от него и стать вне общения с ним. Но, желая достигнуть своей цели, великий князь видит себя принуждённым действовать согласно с правилом: цель оправдывает средства, и к своей просьбе, которую мы передали выше, присоединяет уверение патриарху: «а мы о сем хочем Божиею благодатию, по изначяльству нашего православного христианьства, посылание и сопрошание и любовь имети с святым царем и святейшего ти благословениа и молитвы требовати и желати хощем, донележе Бог благоизволит и земля наша доколе иметь стояти, и никакоже разлучно от вас имать быти наше православное христианьство до века»» (Голубинский) .
Стоит также отметить, что «в посланиях великого князя Василия и митрополита Ионы до 1461 года отсутствуют обвинения митрополита Исидора в еретичестве» .
Итак, версия о том, будто решение об автокефалии было принято в ответ на унию, некорректно. Да, ответом на унию был изгнание Исидора. Да, ответом на унию было самостоятельное избрание митрополита. Но ни то, ни другое еще не понималось как разрыв кириархальных отношений с Константинополем.