Стоп. Если в патриархии окопались враги. Если греческий отеческий мир погибает в ереси. Если тут, на Москве, мы одни остались православными… То отчего же Москва в те страшные года не делает НИЧЕГО для вразумления заблудших? Ни гонца, ни письмеца в защиту православия в Константинополь из Москвы не посылается. Почему «борьба за православие» принимает лишь одну, строго корыстную форму? К ошибке патриархии Москва относится как домашний эльф к брошенному носку: «Какое счастье! Хозяин подарил мне носок! Я свободен».
В те же годы московской нечаянной радости в совершенно аналогичной церковно-канонической ситуации другой митрополит Константинопольского патриархата, чувствуя себя преданным и осиротевшим, едет в Иерусалим в вступает в связь с восточными патриархами. Это митрополит Кесарии Каппадокийской Арсений, по инициативе которого и состоялся антиуниональный собор 1443 года. Сделала ли нечто подобное для православия Москва?
Н. В. Синицына (Синицына Н. В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневековой концепции. М., 1998, с. 65) полагает, что Москва предлагала провести антиуниональный собор в Константинополе. Свидетельством этому она считает слова в «Послании Ионы в Литву о Григорьевом прихожении» (1459 год; РИБ.т.6. стб.638): Москва в 1441-м держала Исидора под арестом - «доколе мой князь великий обошлется с великым събором Царяграда и увесть о бывшем их съборе истинну».
Полагаю, что это неверное прочтение, возникающее из-за многозначности слова «собор». В варианте А этого послания говорится, что Исидор «от Риму пришол, и папежево имя нача поминати в святей нашей зборней апостольстей церкви» (публ.: Абеленцева О. А. Митрополит Иона и установление автокефалии Русской церкви М., 2009, с. 419).
«Святая соборная апостольская церковь» - это вроде бы цитата из Символа веры. Но в данном случае это риторически-превознесенное именование Успенского собра в Москве – главного храма Русской Митрополии. Аналогично и царьградская патриархия именовала себя «великой соборной церковью» и «великим собором». Это было указание как на собор св. Софии, так и на «домашний синод» царьградского патриарха и его аппарат.
(В послании вел.кн. Василия патриарху Митрофану: «святая великая соборная и апостольская церковь Царствующего града Премудрости Божией» (РИБ. Т.6. стб. 528). Из того же послания вел.кн. Василия: «правящий Божию церковь святейший патриарх и божественный еже о нем священный собор»).
Воспринимать эту риторику буквально не следует. Писать к «великой соборной церкви» не значит требовать Вселенского собора, равно как и получать грамоты от нее не значит принимать весть о решениях Вселенского Собора. Н. В. Синицына в цитате произвольно вставляет прописную букву («с Събором»). В публикациях РИБ и Абеленцевой буква тут строчная.
То, что и московский князь и митрополит это понимали, видно из того, что они пишут о «великом соборе Цареграда» как о присно наличествующем адресате, а не как о том, какой еще предстоит создать и созвать (да еще и после семивекового перерыва: последний – Седьмой - Вселенский собор имел место в 787 году). Согласно письму митрополита Ионы, князь Василий от этого Царьградского «собора» ожидал в 1441 году простую справку - подтверждение или опровержение полномочий Исидора и его рассказов о Флорентийском соборе («увесть о бывшем их съборе истинну»).
А великий князь в дошедшем до нас его послании 1441 года к патр. Митрофану ожидает от царьградскго синода в связи с делом Исидора вовсе не осуждения унии, а всего лишь утверждения его права самостоятельно ставить московских митрополитов. «И просим святейшее твое владычество со святым царем и со всем божественным и освященным собором… свободно нам сотворите в нашей земле поставление митрополита». И всё. Требования богословского рассуждения, осуждения и оттооржения унии тут нет.
Впрочем, то, что послание дошло до нас, еще не означает, что оно дошло до адресата. Именно это послание было отозвано московским князем еще с дороги (Вторая Софийская и Львовская летописи под 1438 (6946) годом - ПСРЛ т.6.вып.2. М., 2001, стб. 97.).
Стоит обратить внимание на два обстоятельства:
1. В 1441 году Иона еще не был поставлен в митрополиты. Это произойдет лишь в 1448-м. Значит, это не испрошение разрешения на то, чтобы и после Ионы митрополиты ставились без спросу Царьграда.
2. Князь просит разрешение на постановку одного митрополита. Если бы это слово стояло во множественном числе, если бы в послании было слово «впредь», то это послание можно было бы рассматривать как просьбу о предоставлении автокефалии. Но ни того, ни другого нет. Князь просто просит единично возникшую пустоту на месте святительского кресла восполнить «нужды ради» московским кандидатом. (Позже Максим Грек будет требовоать показать ему патриаршую грамоту, о самостоятельном поставлении митрополитОВ).
Так что нет оснований ни для гипотезы, будто Москва предлагала созвать Вселенский Собор для обсуждения деяний Флорентийского собора, ни для тезиса о том, что она ясно осознала, декларировала или хотя бы просила свою автокефалию в годы между Флорентийским собором и падением Царьграда.
Москва в те годы решала свои корыстные задачи. Но пока эти задачи еще локальны: добиться оправдания разового поставления митрополита. Декларации о том, что мы сами автокефальны и никакие патриаршие благословения нам уже не нужны – отсутствуют.
Вновь скажу: именно эти годы (1441-1453) так важны для нашей темы, потому что только в эти годы Константинопольские патриархи были униатами. Московская же пропаганда уверяет, будто московская автокефалия была объявлена в знак протеста против пребывания начальства в ереси.
Дмитрий Оболенский делает справедливые выводы из упомянутых источников: «После побега Исидора из Москвы русские могли порвать всякие канонические сношения с пат¬риархом на том основании, что, признав Флорентийскую унию, он стал еретиком, и затем самостоятельно избрать себе нового предстоятеля. Но этот путь был слишком революционным для консервативных и законопослушных московских церковников. Нет никаких оснований предполагать, что в 1441 г. русские всерьез обдумывали шаг, который поставил бы их вне их матери-Церкви… На деле они прибегли к другому образу действий: выигрывая время, делать вид, что они игнорируют yнию Греческой и Латинской Церквей, и добиваться между тем от Константинополя разрешения выбрать и рукоположить себе митрополита на Руси, в надежде, что противники унии в Византии, чье влияние, как известно, было преобладающим, вскоре обеспечат себе контроль над правительством. В 1441 г. Василий II написал послание патриарху, в котором он, обращаясь к нему как к верховному главе православных христиан, смиренно и почтительно просил о письменном разрешении избрать митрополита на Руси поместным собором епископата» (Оболенский Д. Византийское содружество наций. М., 1998, с. 285).
Итак, московская позиция до падения Царьграда сводится к следующему:
- Игнорирование реальной победы унии в патриархии (вся вина возлагается лишь на Исидора);
- имитация прежнего послушания;
- но в качестве платы за эту лояльность – просьба простить разовое самостоятельное избрание митрополита.
Несколько позже русские книжники будут оправдывать свой уход из под Царьграда тем, что он хоть и снова православен, но находится под властью неверных.
Увы, такая ситуация предусмотрена 37 и 39 канонами Трулльского (Пято-Шестого) собора 691 года: полнота и честь архиерейской власти не умаляются тем, что его епархия попала под власть варваров.
Вроде бы это чисто политическая мотивация церковного раскола. Но на деле это была отплата византийцам за предельную сакрализацию императорской власти. В византийской риторике император даже более образ Бога на земле, чем патриарх. Это источник власти патриархов и епископов (ибо он их поставляет); его законы и постановления становятся частью церковного права; его властью созываются Вселенские соборы; его властью меняются границы епархий; его власть распространяется на всю христианскую вселенную, в том числе и на Москву (как назидал патриарх Антоний еще Дмитрия Донского).
Византийский миф так тесно переплетал сахарно-сакральные образы царя и патриарха (особенно – на экспорт), что Царьградская церковь без царя тускнела и почти переставала быть церковью в глазах москвичей.
Полагаю, что аналогичная девальвация произошла и в глазах киевлян и «литовцев», став одной из причин успеха унии в их краях. Но, вполне диалектично, уния и закрепила их в подчинении уже стамбульскому патриарху: своих сил для защиты от давления католической власти им не хватало; к московским помощникам обращаться было политически опасно; оставался один защитник – патриарх.
Отказ от подчинения под-султанской церковной власти не был просто мерой политической безопасности. В конце концов, русские сами до 1480 года находились под ордынской властью, но при этом ханы ни к чему неприличному русских епископов не понуждали. Падение Царьграда, исчезновение Императора, превращение Святой Софии в мечеть – это была радикальная секуляризация, то есть катастрофа именно религиозного, а не политического сознания.
И тут уже каноны, предназначенные для «нормальной жизни» не работают. Сработало другое правило: чтобы не разочаровываться - не надо очаровываться. Розовые очки, как всегда, разбились стеклами внутрь.
Греки тщательно чаровали русских, чтобы держать их в послушании. И вот чары угасли. Король оказался не только голым (еретиком-униатом) но и мертвым.
Султан на святом месте царя излучал (в русском восприятии) настолько черную ауру, что она не могла не коснуться и патриарха (ибо зоны безопасной нейтральности между престолами царским и патриаршим в византийской модели не было). Отшатывание от вдруг-под-султанского патриарха было решением не каноническим, не политическим, а психологическим. Его можно понять. Но с точки зрения церковных канонов оно все равно остается преступлением. Отчужденность Москвы от униатского Константинополя 1441-1453 годов законна. Отчужденность от православного патриарха-пленника султана последующей эпохи законной не является…
В ХХ веке и московский патриарх встретится с таким же отношением к себе со стороны своих зарубежных епархий и приходов.
***
И вновь скажу: это всё размышления в рамках традиционной православно-канонической парадигмы. Их цель - показать тухлость некоторых московских аргументов против укроавтокефалии: мол, наша автокефалия была законной... Нет: когда буент был законным (годы унии в патриархии)- Москва как раз не бунтовала. А когда он стал незаконным - встала на дыбы.
Я же считаю любой папизм раковой опухолью церковной жизни - в том числе и константинопольский.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →