А.Кураев― Пока вы это говорили, я понял, что произнося фразу «это важно» я сказал глупость. Потому что на самом деле ничего это неважно. Все эти «игры престолов», все эти странные споры, где престарелые патриархи меряются самыми ненужными своими органами, — это стыдно и смешно. И по большому счету, для Украины это неважно, какая там автокефалия, кого поминают, в каких молитвах. На дворе 21 век. Жизнь человека, качество его жизни, качество его самосознания, в конце концов, определяется несколько другими вещами.
А.Нарышкин― В нашем эфире сегодня дьякон Андрей Кураев. В одной из ваших публикаций по поводу томаса вы сказали, что счастье украинцам не гарантировано из-за получения томаса, причем в комментариях моментально набежали люди, критически настроенные, которые вам говорили, что лучше бы вам вместе с российскими священниками с Украины убраться, и тогда будет счастье. И я обратил внимание, что вы некоторым комментаторам грубо ответили, чуть ли не матом – насколько это допустимо? Я –то вас не осуждаю, но как вы самим для себя определяете — такой язык в каких случаях приемлем, а в каких нет?
А.Кураев― Во-первых, сами по себе эти укроботы это еще раз показывают степень контуженности своего общества, его жуткой идеологизированности, мифологизированности. В конце концов, Андрей Платонов уже давно в «Котловане» все это описал: обещали построить коммунизм к 31 октября такого-то года, этот важный день наступил — коммунизма и счастья нет, все по-прежнему: баланда та же, барак тот же, солнце по-старорежимному встает на востоке.
Вот и у нас —Чемпионат мира по футболу провели, а счастье наступило ли? Уже нужно напрягаться, чтобы вспомнить, кто в финале играл. Я вспомнил, лишь когда среди лучших кадров уходящего года показали мокнущую под дождем счастливую президентшу Хорватии. Ну, съели пирожок, и забыли – все равно завтра захочется кушать.
Точно так же – ну, скушают они этот томас, два дня попляшут – что дальше? Жизнь не кончится. Это интересный праздник, но он скоро кончится, потом будут выборы, потом будет очередной Майдан стоять по расписанию, и так далее. В общем, надо честно сказать — такого рода вещами тотальное счастье не достигается. Могут решаться сиюминутные вопросы, но опять эти успехи в чем – они же не религиозные, чисто политиканские.
Но беда в том еще, что и наши дипломаты, риторы-пропагандисты, когда говорят, почему укроавтокефалия это плохо, отвечают чисто политическими аргументами: рушится русский мир, рушится наше единство, еще какие-то вовсе не религиозные аргументы. И именно политизация этой темы на российском телевидении дает очень сильный аргумент как раз сторонникам украинской автокефалии.
Что касается дискуссии – нет, матом я никого никуда не посылал, а дебила назвать дебилом считаю долгом своей совести.
А.Нарышкин― Кирилл, как вам кажется, и РПЦ, могут ли, например, предать анафеме Епифания?
А.Кураев― Могут.
А.Нарышкин― Здесь сложная процедура? И цель этого шага?
А.Кураев― Одна только проблемка – предавать анафеме можно только своего. Епифаний настолько молод, что вообще непонятно, имел ли он когда бы то ни было какое-то отношение к Московской патриархии. А может, его даже и крестили в другой структуре. С тем же успехом можно предать анафеме какого-нибудь американского баптиста, который ни сном, ни духом о московском православии не слыхал. А галвное в том, что путь анафем это путь тупиковый. Украинская история за последние 30 лет это показала. Главная проблема – то, что патриарх Кирилл так и не может предложить ничего позитивного для Украины. Анафемы врагам и призыв к своим стоять до последней капли крови… Но ради чего? Есть вещи, за которые нельзя умирать. За право помолиться за Кирилла – за это, честное слово, умирать не стоит.
А.Нарышкин― Священники Московской патриархии, вы сказали, на чемоданах – а если они перейдут под управление новой церкви, — они предатели?
А.Кураев― Не знаю. Я не был в их ситуации и не собираюсь.
А.Нарышкин― А если поставить себя на их место?
А.Кураев― Нет, не получится. Нельзя просто так взять и поставить меня на чужое место. При этом столько должно во мне ломок произойти, — что это уже точно буду не я. Во-первых, я не придаю слишком много значения всем этим переменам. И поэтому если я говорю, что за это нельзя умирать – значит, за это нельзя и камни бросать вслед уходящему.
И опять же, знаете, здесь все очень по-разному можно оценить. Человек уходит из идейных соображений, или из чисто корыстных? Что, если в его выборе нет какой-то идейной накачки, а просто такое житейское размышление. Ну, Господь так привел, поэтому перейдем. И этот жизненный прагматизм-материализм стоит ли оценивать с идейно-философских позиций? А вот если есть идейная накачка, идейно мотивированный переход с переменой полюсов «друзья-враги», это на самом деле гораздо хуже — мне кажется.
А.Нарышкин― У нас в России кто-нибудь готов умирать за Церковь?
А.Кураев― Что значит – за Церковь?
А.Нарышкин― За веру.
А.Кураев― Ну, опять — борьбой за веру объявляется право не платить какие-то налоги, право распоряжаться недвижимостью, — за это умирать? Это очень серьезный вопрос. Вопрос, мимо которого проехало наше церковное сознание – за что мы канонизируем новомучеников 20 века. Ведь формально никто из них не был осужден и казнен за веру в Бога. И это постоянно подчеркивала советская пропаганда. Мы это пропускали мимо ушей. Но вопрос действительно очень серьёзный — где была та самая линия, дедлайн, в буквальном в этом смысле слова, — через которую нельзя было переступить? Где кесарево посягало на Божье? В основном обвиняли в том, что агитировали против колхозов. Причем под агитацией имелся в виду какой-то застольный разговор с сетованиями о том, что, мол, ничего хорошего у большевиков из этого не выйдет. Это считалось агитацией и за это давали сроки, и даже расстрельные статьи.
Это надо поискать отдельно и серьёзно – чтобы действительно человека арестовали за просто прямой рассказ о Христе, ичтобы чекист ему сказал: отречешься от Христа – тогда мы тебя отпустим. Поскольку дел было сотни тысяч, я убежден, что и такие случаи мы наверняка найдем. Но все-таки хорошо бы именно их и найти в этом огромном массиве.
А просто страдание за земные и корыстные церковные интересы — это не страдание за веру. Скажем, при Екатерине митрополит Арсений Мацеевич восстал против секуляризации церковных земель. Умер в тюрьме. Канонизирован в 2000 году. Но за что он умер? За право Церкви владеть крепостными рабами? Или за веру во Христа?
А.Нарышкин― Как, по-вашему, верующие задаются этим вопросом?
А.Кураев― Сейчас не очень. Но думаю, что украинский кризис приведет к разрушению розовых очков, девальвации привычных ответов, с помощью которых мы гасим вопросы. Будут возрастать серьезность этих вопросов, их настойчивость их и неготовность соглашаться с дежурными отмазками.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →