Виктор Тверской
https://mepar.ru/library/books/4/4/38/
Но вернусь к поворотному пункту в моей биографии, к тому, что связывает меня с владыкой. Обязанности по исправлению должности часто призывали его в Москву. И все же он находил возможности для общения со мной. Иногда в 11, а то и в 12 ночи — вдруг звонок, сообщают, что владыка приглашает в свои покои, которые были на первом этаже Академии. Спускаюсь. Встречает келейник Юра, ныне архиепископ Виленский Хризостом — просит подождать в приемном зале. Иногда ждал подолгу. Владыка, появившись, очень деликатно извинялся, поясняя, что от дел не отойти. Как водится, благословлял, и порою беседы наши длились, считай, целую ночь. Он старался не навязать, а наоборот, внушить, чтобы я воспринял всем сердцем его взгляд на монашеское поприще. Конечно, я со своей стороны, говорил, что боюсь монашества, ибо это нелегкий труд, мы знаем из Священного Писания: «Могий вместити, да вместит». И поэтому без страха я не мог сразу же внять предложению владыки.
Запомнилось, как он сказал: «Вот я тебя постригу и таким образом у тебя будет возможность восходить по иерархической лестнице, я уверен, что ты будешь даже и епископом». Другая его мысль была оставить меня при Академии с последующим назначением старшим помощником инспектора учебного заведения. Но не было во всем этом настойчивого соблазнения, было тихое, неназойливое рассуждение о монашестве, его сложностях, трудностях, а также о преимуществах и полезности — полезности Матери-Церкви. Как возобновитель монашества владыка не только действовал, но и мечтал. В частности, о том, что вот, умножится число им постриженных, хотел бы он тогда собрать всех и сфотографироваться, запечатлев на память свои труды и дорогие ему лица…
Основательно полагаю, что и я был в их числе. Бывало, келейник приглашает непосредственно в кабинет, вхожу, а владыки не вижу, только его голос слышен. Представьте, он расположился за письменным столом, а на столе — под потолок, буквально, горою книги: готовится к очередному докладу, конференции, симпозиуму. Его занятость была без пауз. На первом месте, конечно, богослужение, затем встречи с преподавательским составом Академии и семинарии, множество дел и решений по духовенству, встречи общественного характера. Его работоспособность была невероятной, а память колоссальной. Он великолепно знал греческий язык, был большим эрудитом в общецерковной истории, византологии и, конечно, во всем, что касалось непосредственно Русской Православной Церкви.