архим Филипп Жигулин:
1996 год ..Москва. Даниловский Монастырь , июль. Моя встреча с сотрудниками и коллегами ОВЦС после освобождения из концлагеря спустя более полугодового заточения в подземных тюрьмах чеченских боевиков.
На первой фотографии моя Мама и человек, подаривший мне жизнь дважды.. Родив меня в 1962 году, в 1996 году она, в свои 60 лет, поехала в полыхающую войной Чечню и три месяца спала на солдатской койке, с другими матерями, которые искали своих пропавших сыновей на этой необъявленной войне.. Мы встретились тихо. Без слез и причитаний , когда состоялся обмен нескольких сотрудников гуманитарной Миссии Всемирного Совета Церквей «Церковь в беде» , которую я возглавлял на Северном Кавказе в 1995-1996 гг.. Вчера ночью, на 84 году жизни ее сердце остановилось от нечеловеческой усталости ее жизни, которую она прожила .. Родившись в 1937 году и в 4 - х летнем возрасте встретив войну на оккупированной территории, пережив лихолетье фашистской оккупации, холод, голод, вшей и прочие напасти со своей мамой( моей бабушкой) в разбомблённой Квартире ,без света, воды и тепла, проводив на фронт отца , который ушёл на войну и не вернулся , она выжила, выстояла и как миллионы наших земляков , в голодные годы начала учиться в школе и быть маленькой помощницей своей одинокой маме во всем чем только могла помочь : таскать дрова для печки, воду из замерших луж , талый снег. Ждать очереди у магазинов с темной ночи и до раннего утра открытия молочного магазина или хлебного , перебегая из очереди в очередь , чтобы досталась хотя бы краюшка хлеба или плошка молока... но такой была участь миллионов советских людей и мои родные были одними из многих... Она прожила большую , трудную, честную жизнь. Дожила до тех лет , когда увидела двух правнучек ( дочерей моей племянницы,дочери моей сестры ), и пообщавшись со мной по видео звонку накануне последней своей ночи , она тихо встретила смерть, будучи бессильной перед тем, что каждому из нас суждено пройти ..Она часто говорила, что устала от тяжести жизни, хотя без ропота подчинилась воле Божией и , никого не побеспокоив, ушла « в путь вся земли».. она была у меня одной, единственной и навсегда останется мамой и другом , потеря которой невосполнима .. Я уже сам не есть человеком молодым, почти 60 лет мы были вместе, хотя и жили в разных странах последние годы.. Без мамы одиноко, холодно и неуютно.. Уход матери это , конечно, уход всего , что связано с детством и до сего дня .. Я плакал, молился, скорбел все два этих дня.. но не верю, что она ушла навсегда .. Мы встретимся в жизни вечной , в Горнем мире нашего Спасителя .. Видя многих матерей своих друзей и близких , я понимаю , что это женщины несгибаемой воли и бескорыстной любви , но потеряв родителей , мы становимся первыми перед лицом и судом Всевышнего и ждём своего часа , вспоминая тех хрупких женщин , которые как большие птицы укрывали нас своими крылами , стараясь защитить нас от всякие беды и напасти. Берегите ваших матерей. Они - подножие рая. Прошу Начальника жизни и Подателя всяческих , Господа обоих миров - земного и вышнего защитить ее душу от рыканий бесовских и встретить ее Своей милостью и щедротами .. Недавно услышал народную мудрость. Тот , кто дожил и увидел правнуков - достоин рая, ибо выполнил все свои земные труды.. Я , как многие из нас , не знаю суда Божиего, « Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть и вижду во гробех лежащую по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, безславну, не имущую вида.» Но верю в милость Божию и прошу поддержать меня в моих скромных и может даже скудных молитвах об упокоении души рабы Божией Раисы , которая дважды подарила мне жизнь.. и перед которой я всегда буду в неоплатном долгу и беззаветной любви к ее родительству моему, терпению и мужеству... Я рад , что ее скромное имя вошло в современную историю нашей Церкви, когда священный Синод РПЦ в своём решении от июля 1996 года высказал ей благодарность за верность материнскому долгу , матери священника , с которым она вместе испытала ужасы земного ада в конце ХХ века... Иди с миром, милая моя Мама, не бойся.. и прошу тебя , не покидай меня с высот того мира, в котором ты уже недоступна ни суду человеческому , ни уловкам диавольским и своей материнской любовью будь со мной до последнего моего издыхания. По человеческим меркам ты свой земной ад прошла и верю , что Господь не забудет твоей доброты и ласки не только ко мне , но и ко многим , кто тебя знал и помнил. Мне будет грустно , одиноко , но Надежда и добрая память будут согревать мое сердце до нашей новой встречи. О чем я буду просить Бога и Его Пречистую Матерь, как Взыскательницу погибающих и Нечаянную радость .. Спасибо тебе за все и прости меня , если хоть чем - то не оценил всей твоей доброты и ласки. Ты была Человеком. Я рад , что был и остаюсь твоим сыном.. Прости и благослови меня последним своим родительским благословением.
***
игумен Кирилл Сахаров:
"…Настал день очередного посещения мною медицинского центра. Добротное учреждение, возглавляемое почетным попечителем нашего храма, любезно пригласившего опекаться здесь.
Накануне с вечера начались сильные головные боли, продолжавшиеся всю ночь и весь последующий день. Давление 90 на 60. Прием у невролога назначен на восемь утра. Приехал заранее, прогулялся, настроился. На стук в дверь никто не откликнулся. «Узнайте у администратора на первом этаже» - советует медсестра. Там сообщили, что врач неделю, как болеет. «А терапевт? – мне к ней на 8:30» - «У нее сегодня неприемный день». Вот те на… Огорчение. А с другой стороны – радость. Скорее домой. «Дай-ка еще раз загляну, ведь все равно придется приезжать» - подумал я. И – о, удача! Терапевт на месте – он готов меня принять. Сразу посылает на очередное ЭКГ. После процедуры медсестра восклицает: «Ой, не вставайте, я должна позвать врача, есть значительные изменения в худшую сторону». Врач подтверждает и снова настаивает на госпитализации для тщательного обследования. Вдруг появляется невролог. Посмотрев ЭКГ, подключается к «осаде». И мой куратор по медицинской части из общины заодно с ними. Подавленный, слабо сопротивляюсь: «Я же без документов, личных вещей, у меня даже тапок нет». Они: «Пусть подвезут Ваши тапки помощники, главное – это направление. Заберут на скорой помощи». «А куда?» Называют больницу. Я: «Ну, ведь несколько десятилетий я опекаюсь в 83-й больнице (в настоящее время ФМБА). Там я неоднократно госпитализировался, мне неоднократно делали операции, есть храм, знаю многих врачей». Терапевт: «Со вчерашнего дня она перепрофилирована под заболевших ковидом». Звоню священнику больничного храма – он подтверждает. «А 85-я? – в ней я тоже неоднократно бывал». Терапевт: «Там нет возможности для проведения необходимых для вас обследований». Подавленный, опустив голову, судорожно соображаю. Напрочь забыты варианты со Свято-Алексеевской и 1-й Градской больницей, а главное, про послезавтрашнюю встречу с известным травником старообрядцем с Алтая, которого подлечить меня лично благословил митрополит Корнилий. В конце концов, соглашаюсь.
Машина скорой помощи подвозит к больнице, согласной меня принять. Огромное здание – раза в полтора больше здания 83-й больницы у метро Красногвардейская. Этажей не двенадцать, а четырнадцать. Кладут на каталку и длинными коридорами, постукивая колесами, доставляют в реанимацию кардиологического отделения. Спрашивают, какие таблетки принимаю от давления. Так же, как почти ни одной формулы по физике и математике не могу назвать, так и тут сказать ничего не могу. Звоню помощникам – они передают. «Кто будете по профессии?» - «Настоятель храма». – «Какого?» - «Святителя Николы на Берсеневской набережной, в центре Москвы». Ноль реакции – все в одном ряду: страховой агент, бухгалтер, социальный работник, священник и т.д. Я сразу начинаю понимать, что здесь я никто и звать меня никак – я просто «Сахаров», в лучшем случае «Александр Сергеевич».
«Сейчас пока мест нет – располагайтесь в коридоре на тележке. Полностью раздевайтесь, сдавайте все личные вещи». Через некоторое время другая медсестра: «Можете оставаться в нижнем белье и майке». Потом третья: «Можно и в спортивных штанах». – «А телефон? Можно я оставлю его в отключенном виде?» - спрашиваю, заранее спрятав телефон под майку. – «Ну, ладно». Через некоторое время другая медсестра: «Нет, что Вы – категорически нельзя!» Рядом на каталке умирающая старушка – она уже ни на что не реагирует. Весь коридор уставлен каталками, по нему снуют врачи, медсестры и пациенты. Громкие восклицания, перекличка сотрудников – медицинская тематика вперемешку с бытовухой. Они как рыбы в воде, привычные. Грохот, стуки, периодически что-то падает с шумом – напоминает метро или вокзал. Толстая игла пронзает вену, резиновые примочки фиксируют сердечные ритмы. «Распишитесь в согласии на предоставление личных данных». Я: «А можно я не буду расписываться?» Медсестра: «Распишитесь, все равно мы уже все заполнили». Озвучивают новый вариант – в той же палате, где шло оформление, есть свободная койка. В палате две грузные пожилые женщины, едва прикрытые простынями, между ними упомянутая свободная койка. Я в шоке. «Ах, да, есть еще одно место в другой палате. Поедем к «невестам»! – бодро пытается шутить медсестра. Угловая комната без дверей. Внутри две женщины – пожилая, она почти лежачая, другая помоложе. «Вот жениха вам привезла!» Те в шоке, я вдвойне. Пожилая громко возражает против нахождения в палате мужчины. Реакция медсестры: «В больницах нет пола. И в других палатах есть мужчины вместе с женщинами. Очень много больных – их как-то надо устраивать». Медсестра устанавливает две небольшие перегородки – они чуток загораживают нас друг от друга. Пожилая постоянно возмущается: «Что за больница?! Где врачи? Почему к нам никто не приходит, не дают лекарств? Даже сигнальных кнопок нет – никому не дозвонишься!» и еще: «я на судно здесь ни за что не сяду! По стенке буду ползти, а дойду до туалета». Туалет рядом – он общего пользования, обе кабины внутри не закрываются. Вдруг оттуда слышится грубый бабий окрик: «Это кто здесь наср_л?!» Сюрреализм происходящего. Картины достойные кисти Босха. Я почувствовал себя студентом семинарии, попавшем в советское время в стройбат, как неблагонадежный элемент.
Пару часов лежал в полузабытии, потом стал «очухиваться». Пронзительное чувство изолированности и оторванности, неизвестности будущего. «Нельзя ли мне сделать короткий звонок?» - негромко прошу медсестру. Та молча отворачивается и уходит. Вообще, медсестры отвечают как-бы нехотя, отрывисто и недостаточно вразумительно. А ведь как важно попавшему в стрессовую ситуацию пациенту, оторванному от привычной будничности, услышать умиротворяющее мурлыкание банальностей. Для сотрудников они привычны, но для впервые попавших в больницу пациентов они очень важны – действуют как успокоительные таблетки.
Я привык к уединенной жизни, в больницах всегда находился в отдельной комнате. На приходе любой шум, громкие разговоры в храме до и после службы, шорохи во время отдыха мне доставляют дискомфорт. На дальних подступах к месту моего отдыха – блокировка, предупреждающие знаки. Здесь же ежесекундный гул, не позволяющий расслабиться. Вдруг меня накрывает волна паники, страха, ощущение заброшенности – я в яме, туннеле, шахте, замурован в каземате. Только три часа я здесь – впереди долгий вечер, безсонная ночь, наверняка храп соседок. Мне, привыкшему каждую минуту что-то делать, читать, слушать, смотреть, ездить, рассказывать, писать – часами бревном лежать, уставившись в потолок?! О, ужас! Все мое существо окутывает мрак и тревога. Стремительно нарастает желание стремглав бежать, прорвать все кордоны. Но я… я безпомощен – без документов, денег и телефона, я почти обнажен, у меня нет даже тапок. «Женщины, нельзя ли воспользоваться вашими тапками, чтобы пройти к врачам?» - обращаюсь я к соседкам. «У меня они одноразовые» - сухо реагирует молодая. Быстро встаю и в одном исподнем, в полосатой майке, босиком иду по грязному холодному полу из одного конца длинного коридора в другой. Решительно заявляю: «Я ухожу!» Медсестра в ответ: «Надо дождаться врача». Я: «А когда он будет?» она: «После конференции, часа через полтора, во время вечернего обхода». Еще несколько раз повторяю свои вояжи мимо каталок со страдальцами и облезлых дверей. «Мужчина туда нельзя заходить, мужчина здесь нельзя сидеть!» постоянно слышу при этом. И еще: «Оденьте хотя бы бахилы». Одеваю…на босу ногу. Как же так – я же был доставлен в больницу не из дома, а на скорой помощи из поликлиники – естественно не был готов к госпитализации, не взял необходимых вещей, включая тапки. Периодически слышу выражения на «фене», проскальзывает мат. Боже мой! Я ли это – «кандидат богословия», «член Союза писателей», «духовник Союза Православных братств», «известный церковный общественный деятель», «пастырь с 35-летним стажем служения»?! Взлохмаченный, в маске, в одних трусах и майке, в бахилах на босу ногу, с тревогой в глазах мечусь по длинному коридору. Не есть ли это прообраз предстоящих мытарств, на которых мы, обнаженные от добрых дел, будем истязаны в том «яже соделали»? О, как я жалок и презрен в своем неприглядном виде, с затравленными глазами, тихим голосом и некачественной дикцией (что бывает, когда я в стрессовом состоянии).
Появляется врач. «А Вы у нас выписываетесь?» - спокойно спрашивает она. «Сейчас мы все оформим. Только выписываться будете в соседнем отделении». Она мудрено называет отделение, в названии звучит слово «ковид». Я напрягаюсь. О, Господи! У меня же брали тест на него, когда попросили показать язык и когда тыкали в нос. А вдруг будет положительный результат и меня замуруют здесь на несколько недель?! «Окружили демоны!» - вырвалось, как у одного из героев фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Следующая загадочная фраза врача повергла в ужас: «От нас так просто не уходят». Что это значит? На опыты, на органы?! Панические настроения резко подскочили. Боже! Как же вырваться, как прорваться отсюда, куда бежать босиком, в трусах и майке?! Воображение рисовало жуткие картины: вот двое верзил скручивают меня, накачивают психотропными веществами, привязывают к каталке, затыкают кляпом рот. А где вещи, в частности документы, которые должны подвезти помощники? Звучат разные варианты: в отделении, у охранника на первом этаже, в каких-то секциях там же. Как их заполучить – ведь я еще не получил ту одежду, в которой был сюда доставлен. Наконец, заезжает каталка, и я, к удовольствию моих «сокамерниц», прощаюсь с ними. Везут в соседнее отделение. Здесь также много пациентов, подобно теням, бредущим по коридору, некоторые сотрудники в антиковидных скафандрах, ощущается запах дезинфекции. Здесь мне предстоит получить личные вещи, медсестра молча удаляется. Я ей вдогонку: «Скоро ли вернут вещи?» Она скупо в ответ: «Ждите».
По телевизору идет всякая белиберда: сериалы с явной натужностью в игре актеров, энная серия фильма «Пес». Спортивные матчи перемежаются с рекламой, один сериал прерывается рекламой на самом остром моменте – обманутый муж наводит пистолет на неверную жену. «Ну, убил бы с…!» - раздается суровый мужской голос зрителя. Зрительница активно обвиняет мужиков в изменах, те не менее активно возражают. Все вперемешку с матом. Старый азербайджанец материт всех подряд: известных ведущих, рейтинговые программы. Все ждут футбол. Я по-прежнему в майке и в нижнем белье, в бахилах на босу ногу. Проходит час, другой, а одежды все нет. Становится прохладно. Периодически подхожу на пост и патетически восклицаю: «Долго еще?», «может быть, меня забыли?», «я уже мерзну!» Не поднимая головы, отвечают: «ждите», «заявка зафиксирована», «у нас одна сотрудница занимается выдачей личных вещей на всех четырнадцати этажах»(!) У меня на глазах выступают слезы, судорожно сжимаются кулаки – держусь изо всех сил. И молитва, постоянная Исусова молитва и в палате, и здесь. Призываю на помощь Богородицу и всех святых. Жалостно прошу одного из пациентов телефон на минутку. Помню только два телефонных номера - своего храма и гостиной в доме причта - увы, в ответ длинные гудки. Наговорил на автоответчик: «Срочно приезжайте, вызволяйте, спасайте!» С третьей попытки добиваюсь у сестры-хозяйки получения тапок. Прошу ее содействия, обращаюсь за помощью к проходящим мимо врачам (наверное, я напоминал в это время просителя милостыни Кису Воробьянинова из фильма «Двенадцать стульев»). Ждет личных вещей еще один пациент этого отделения – по виду доходяга, но уже выписывается. «Наверное, сегодня не успеет» - обреченно говорит он. Я в панике, внутри у меня все обрывается: «не может быть, а как же я, а что будет со мной?!» Наконец, появляется долгожданная сотрудница и выдает вещи «доходяге». Я блокирую дверь – готов сражаться до победного конца. Получив свои вещи, быстро одеваюсь. Прощаюсь с медсестрой на посту. Сидя спиной, она молча кивает. Усталый врач на мой вопрос о выписке отвечает: «Сегодня не успею, очень много пациентов, буду делать выписки всю ночь – приходите завтра». Мчусь по длинным коридорам и переходам больницы, все еще не веря, что свобода возможна. Опасаюсь погони и препятствий на пути. Неужели пропустит охранник на внешнем посту, а он даже не смотрит.
Свежий воздух дает приток жизненных сил. Ушлый кавказец предлагает заказать такси – нет не надо, это мы уже проходили. В машине, захлебываясь от волнения, рассказываю о своих злоключениях прихожанке, заказавшей такси. Приехав в храм, звоню знакомому священнику: «Все, что я раньше тебе рассказывал о своих операциях и госпитализациях ни в какое сравнение не идет с тем, что я пережил сегодня». Врач общины, выслушав мой рассказ, не решается журить меня за мой побег. Помимо записи на диктофон, далеко за полночь писал эти заметки, с волнением излагая пережитое. Утром не удержался и за завтраком еще раз рассказал обо всем. Один из слушателей, ополченец из Донбасса, так отреагировал: «Добрый Вы человек, отец Кирилл. Когда мой сын лежал в больнице в Донецке, врачи, по их словам, никак не могли определить причину падения у него давления. Я схватил за горло главного хирурга и сказал: «Даю два часа, если не поможете сыну, то я за себя не ручаюсь!» Через короткое время мне сообщили: «Причина падения давления - внутреннее кровотечение. Мы все устранили». Я в ответ: «В каких-то ситуациях я могу быть решительным и напористым, а в иных – вялым. Я очень рад, что не сорвался и ни кому не нагрубил. Во многом причины трудностей объективные: большой наплыв больных, много тяжелых, болящие люди часто бывают капризными и назойливыми, им всегда не хватает внимания. Но врачи же не могут разорваться. Наверняка есть финансовые и материальные проблемы. А потом – дала бы мне медсестра позвонить по телефону, потом и другие бы просили, и что было бы?»
Случайно ли то, что со мной произошло? Как верующие люди, мы знаем, что случайностей не бывает. Мне была показана малоизвестная сторона жизни. Я получил большой урок смирения, ощущение бренности и зыбкости нашего земного бытия. Я сделал вывод о необходимости более внимательного и терпеливого отношения к людям. А врачам и медсестрам - низкий поклон за их подвижнический труд"
***
Белорусский священник Александр Богдан
08.10.2020 года примерно в 10.00 в дверь позвонили двое мужчин и представились, что они из милиции. Удостоверения не показали. Дома была только жена и дети. Я, иерей Александр Богдан, в это время служил литургию в Свято-Петропавловском соборе. После литургии в храм зашли двое мужчин, которые тоже представились, что они из милиции, но удостоверения при этом не показали. Сказали, что их начальник хочет поговорить со мной насчет поджогов, которые произошли в Волковыске ранее. Предложили подвести на своей служебной машине. Перед тем как сесть к ним в машину, я позвонил своему благочинному иерею Александру Юзве и сказал своему настоятелю архимандриту Василию (Коржичу), который был в храме, что меня везут в РОВД.
По дороге я еще пошутил: «Вы меня под конвоем доставляете?» «Ну, что Вы? Конвой – это когда арест. Нам просто сказали Вас доставить».
Завели меня в 116 кабинет, в котором на меня составляли в прошлый раз протокол 16.09.2020. Предложили сесть на стул и ушли. Телефон отобрали на входе и проверили металлоискателем.
Я прождал полчаса. Сотрудники заходили и выходили из 116 кабинета. Те, что меня знали, здоровались со мной и спрашивали, что я там делаю. Я отвечал, что со мной хотят поговорить насчет поджога. Лейтенант Бойко в это время присутствовал в кабинете и слышал, что я говорил.
После 35 минуты ожидания я встал и ушел домой, забрав на вахте телефон. Сразу позвонил благочинному и стал объяснять, что и как. Меня догнал лейтенант Бойко:
- Куда Вы уходите?!
- Домой.
- На Вас заведено административное дело по статье 23.34 за участие в несанкционированном мероприятии.
- Меня уже за это судили.
- Это другое.
- Вы что издеваетесь?
- Вы задержаны.
- Повестку покажите.
- Все, пойдемте. Вы задержаны.
В 116 кабинете лейтенант Бойко показал мне дело и указал на фото, спросив:
- Это Вы?
- Похож на меня.
Лейтенант Бойко начал мне объяснять, что я обвиняюсь в участии в несанкционированном митинге 16.08.2020. Показывал мне фото и видео из соцсетей и утверждал, что на указанных кадрах видит меня.
- Значит с протоколом не согласны? – спросил Бойко.
- Конечно, нет! – ответил я.
Я спросил, не тот ли это митинг, на который дал разрешение наш мэр Ситько М.М? Дело в том, что 14.08.2020 люди огромной толпой подошли к зданию местного райисполкома. К людям на крыльцо вышел мэр Ситько М.М. и все слышали, что дано разрешение на митинги.
Бойко пояснил, что будет бумага из райисполкома, подтверждающая, что в тот день разрешения на митинг не было.
Бойко спросил меня, хожу ли я на судебные разбирательства?
Я ответил, что ходил поддержать своего знакомого Вадима Артюнова, который приходил в суд поддержать меня. Я проявил элементарную солидарность. Еще я спросил:
- Разве я этим нарушил какой-то закон?
- Нет. У нас все заседания проходят открытые.
Бойко объявил мне, что у меня повторное нарушение. Я спросил, как оно может быть повторным, если митинг 16.08.2020 был раньше 13.09.2020, за якобы участие в котором меня судили? Бойко дал невнятные объяснения.
Спросил меня, когда вынесли мне в суде предупреждение. Я назвал дату 30.09.2020. Бойко вслух сказал, что в течении 5 дней постановление вступает в силу. Я возразил:
- Судья сказал, что в течении 10 дней.
Другой сотрудник, фамилии которого я не знаю, стал утверждать, что в течении 5 дней и Бойко ему поверил. Бойко пытался дозвониться в канцелярию суда, но там был обеденный перерыв.
Продержав меня в общей сложности около 2.5 часов, мне начали давать на подпись бумаги. Протокол был напечатан не на специальной бумаге. Я этим возмутился. Бойко объяснил это тем, что бумага тонкая и принтер плохо печатает. Я сказал, что ничего не знаю, что в прошлый раз все печаталось.
В итоге мне дали только копию протокола на специальной бумаге, а оригинал был напечатан на обычной белой бумаге.
Я написал: «с протоколом не согласен». На протоколе Бойко ручкой дописал: «ул. Социалистическая» и сказал, чтобы я дописал: «с изменениями ознакомлен». Бойко пояснил, что это касается дописки относительно «ул. Социалистической».
Чуть ниже в пояснении к протоколу я написал:
права и обязанности разъяснили в самом конце
право на защиту не предоставили и даже не предложили
заключение фото и видеоэкспертизы мне не предоставили.
10.10.2020 я шел утром в храм на службу. Перед входом в храм меня встретил Бойко и стал объяснять, что в протокол внесли изменения и у меня не ч.3, а ч.1, потому что нарушение было совершено ранее. Говорил мне взять бумагу, которую он держал в руках. Невооруженном глазом было видно, что на ней стоит печать «Копия верна». Я спросил:
- А если я не возьму?
- Ну, я тогда сделаю фото, что Вам отдавал.
Тут же Бойко достал телефон и стал фотографировать свою бумагу на фоне меня. Я сказал ему:
- Вы потеряли всякое доверие к вам с моей стороны. Не хочу с Вами больше ни о чем разговаривать. Вы еще удивляетесь, почему растет людская ненависть к вам?
- А Вы не призывайте?
- Вы хоть раз слышали от меня хотя бы что-то подобное?
Бойко стал что-то невнятное говорить совсем не по теме.
- Отвечайте на мой вопрос!- настаивал я. – Слышали ли Вы хоть раз, чтобы я призывал Вас ненавидеть?
- Это предположительно, - ответил Бойко.
После этого он начал умолять взять меня «копию протокола».
Когда я заметил, что в «копии отсутствует частица «не» перед словом «согласен» и в предоставленной «копии» написано, что я якобы с протоколом согласен, у меня тогда окончательно пропало желание брать эту бумагу. Она осталась лежать на подоконнике перед входом.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →