Русская православная церковь давно управляется в режиме перманентного чрезвычайного положения. Например, в Уставе РПЦ сказано, что «Священный Синод избирает, назначает, в исключительных случаях перемещает архиереев и увольняет их на покой» (V.26.а). А поскольку перемещение архиереев практикуется постоянно, можно сказать, что «исключительный случай» – это обычное состояние церковного управления.
Но нынешний формат – это уже даже не децизионизм (по Карлу Шмитту), где суверен осуществляет свою верховную власть через принятие решения о чрезвычайном положении, потому что никакого суверена, принимающего решение, нет. Патриарх просто утверждает заключение принятое специальной комиссией, а специальная комиссия просто выносит свое мнение на суд патриарха. Сам источник решения о лишении сана оказывается затерян где-то между этими двумя инстанциями. Патриарх Кирилл привык проводить свою политику чужими руками (комиссий, архиереев, ОМОНа), снимая с себя ответственность за неудачи (а в этом случае можно репрессировать и сами «тройки»). Таким образом, все лишенные сана священнослужители попадают в «правовое лимбо», где решение вроде есть, но его вроде бы и нет. Именно поэтому самые уверенные в себе харизматы, как Сергий Романов, ни во что его не ставят, и здесь уже в дело вступает ОМОН.
Проблема чрезвычайного судопроизводства при отсутствии суверена заключается в том, что комиссия, подобная той, которая лишила сана Кураева, может составить такое заключение на кого угодно, включая патриарха, – был бы заказчик.
Церквач